Смит замер, прищурив глаза.
- Я впечатлен, Гарретт. Ты много знаешь о многих вещах.
- Отлично. И избавьтесь от "Беретты". Вы ведь хотите, чтобы ваши жертвы похищения гадали, не так ли? Любой болван с каплей мозгов, увидев модель 92F, сразу поймет, что имеет дело с военными. Берите "Глок" или "Сиг" - тогда люди подумают, что вы из Интерпола или Группы охраны границ-9. Берите .25 - и они подумают, что вы из русского ГРУ или из Израиля...
- Эй, босс, - сказал Джонс, - откуда этот негодяй знает такие...
- Заткнись, Карсон! - выпалил Смит, а затем тут же закусил губу.
Гарретт просиял.
- Эй, здорово! Карсон, да? Вы, ребята, нечто, знаете это? Настоящие профи. Вы не держали меня в этой чертовой мясной коробке Большого Брата и пяти минут, а я уже знаю, на кого вы работаете, и одно из ваших имен.
Смит покачал головой, морщась.
- Так в чем дело? - продолжал Гарретт. - Почему тряска, и почему я? И какого черта оперативники ВВС делают дневной захват в округе Колумбия? Обычно это отделение полевой разведки с Вашингтонской военно-морской верфи, которое проворачивает эти проделки в округе, не так ли?
- Эй, босс, - снова вмешался Карсон, - как этот негодяй...
- Ты бы ЗАТКНУЛСЯ! - крикнул Смит в ответ своему человеку. - Ты проверишь все, что он сказал!
- Извините, капитан Морран... э-э-э, я имею в виду... ДЕРЬМО!
Гарретт невольно рассмеялся.
- Чувак, вы, ребята, бесценны. Если вы лучшая команда по тряске, которая есть в ВВС, то помоги нам Бог. Наступите на свои члены сильнее, и вы упадете.
Смит потирал виски.
- Что за сенсация, ребята? - продолжал Гарретт. - Если я сегодня пропущу "Телепузиков", то я, черт возьми, имею право знать, почему.
- Мы просто немного покатаем тебя, - сказал капитан Морран, он же мистер Смит. - Вот и все.
Гарретту это не понравилось; это было почти клише.
- Отлично. Я всегда хотел познакомиться с Джимми Хоффой. Так сколько времени нужно, чтобы добраться до стадиона "Янки"? Я имею в виду, там вы, ребята, похоронили Хоффу, верно? Под западными трибунами, четвертый ярус?
Теперь даже Морран улыбнулся.
- Вы очень проницательны, мистер Гарретт.
"Еще два дня, - подумала Элли Ромеш. - Да!"
Еще через два дня школа закончится, и это означало, что Элли Ромеш - "Мисс Ромеш" для своих учеников третьего класса (хотя большинство из них произносили ее как "Ромп-ш") - разнесет этот цементный киоск с попкорном под названием "Начальная школа имени Дж. Экснер Кэмпбелл" и не вернется до последнего дня августа. Три месяца веселья на солнце, по крайней мере, на это она надеялась. Пляж Сэнди-Пойнт был всего в тридцати пяти минутах езды, плюс у нее была неделя таймшера в Оушен-Сити на вторую неделю июля.
"Я собираюсь поработать над своим загаром, поработать над своим телом и поработать над поиском мужчины, который действительно перезвонит мне после того, как мы в первый раз ляжем в постель".
У Элли были и загар, и тело - круглогодичное членство в солярии и несколько занятий в неделю дома. Нет, это был третий компонент формулы, который она так и не поняла. Ей было двадцать восемь лет; она не молодела, о чем ее мать любила напоминать ей каждый раз, когда они разговаривали по телефону, а большинство ее друзей из Шепард-колледжа были замужем и либо имели детей, либо были на полпути к этому, с выпирающими круглыми животами. Элли не была уверена, как она относится к детским штучкам (она учила шесть классов маленьких ублюдков пять дней в неделю, девять месяцев в году - но...)
"Было бы неплохо иметь заботливого мужа, - угрюмо подумала она. - Но до тех пор: у тебя есть еще два дня с этими козявками, так что делай свою работу!"
Ее последним творческим заданием для ее четвертого класса было, чтобы ученики рисовали свою самую интересную мечту. С такими маленькими детьми, конечно, ей не нужно было многого ожидать, но, с другой стороны, эти предподростковые годы могли означать много будущих интересов ребенка. Это была всего лишь базовая работа кистью темперой на бумаге 30-го класса. Пока никаких Пикассо, но Элли могла видеть, что некоторые из ее обезьянок на полу проявляли подлинный эстетический интерес - непрошеное желание творить. Она действительно чувствовала, что это было замечательно... и она предполагала, что это также могло означать, что она была хорошим учителем. Искусство, в конце концов, было освобождением. Детей нужно было учить чтобы сделать это, освободить себя (кроме как из штанов, что тоже случалось время от времени).