- Человек, с которого я снял одежду, лежит на берегу реки. Я отведу вас туда, и пусть ваш Туллэк определит, от чего тот умер. Это на случай, если вы не поверите собственным глазам и никогда не видели утопленников.
- Никуда ты не пойдешь, - мстительно усмехнулся широкоплечий. - Здесь полежишь. А мы сами сходим-поглядим. Все равно тело братана нужно будет сюда нести, - объяснил он Борку-Шраму. - Ну, не прямо сюда, - добавил, увидев нерадостное выражение лица трактирщика, - а в Сосны. Вот и разберемся.
- Дождитесь таарига и идите вместе с ним, - сказал Борк-Шрам. Господин Туллэк скажет, от чего умер твой брат. А таариг - какое отношение к этой смерти имеет наш пленник. - Трактирщик, разумеется, не хотел, чтобы кто-то догадался о его знакомстве с Кайнором. Тот очень хорошо понимал его, Гвоздю и в голову не пришло бы обижаться за это на Борка-Шрама.
Да уж, кроме как на самого себя, обижаться не на кого! Утопленник ведь предупреждал...
Что-то - не мысль даже, а легкая дрожащая тень воспоминания всколыхнулась вдруг в Кайноровой голове. Какая-то... темнота... да, темнота, коридор или зал, погруженный в темноту, заполненный ею от пола до потолка, и он, Кайнор, лежащий на небольшом каменном возвышении, с раскинутыми в стороны руками, с глазами, уставившимися в невидимый свод. Но свод точно был, с него на Кайнора сыпались пыль и мелкие клочки паутины, как будто там что-то двигалось - и эти падающие пылинки отмечали движение невидимого чего-то. Испугался ли Кайнор? Да - сейчас; а тогда он попросту не понял, что происходит. Он спал? Кажется, спал. Кажется, это случилось, когда...
Его отвлекли, вернули к реальности - в "Трех Соснах" намечались кое-какие изменения в составе толпы-с. Причем настолько серьезные, что дородная бабища, по всему - жена утопшего и матушка конопатой Матиль, перестала картинно убиваться и отодвинулась с центральных позиций, которые занимала, к стеночке. А потом и остальные расступились, пропуская в трактирчик средних лет мужчину с уже наметившейся лысиной на голове и значком таарига на зеленом кафтане. Лысина и значок блестели одна ярче другого, а вот взгляд у местного таарига был тусклым, словно тот спал на ходу.
- Этот? - не сказал, а зевнул таариг.
- Этот! - истово отозвался широкоплечий.
- Что говорит?
- Что не убивал.
- Это все говорят, - поморщился таариг. - Еще что?
- Что братан мой утоп, ваш`справ`дливость!
- Место указать берется?
- Да мы сами найдем, по следам, а этот... пусть лучше тут побудет, а? Это ж его на себе волочь... а вдруг еще сбегёт, паску... - широкоплечий наткнулся взглядом на по-прежнему мутно-сонные глаза таарига и иссяк.
- Борк, выбери, кого хочешь, для охраны, и чтоб долежал тут в целости и сохранности, пока мы вернемся, - бросил таариг трактирщику. - То есть, бить можешь, если нужно, но чтоб говорить потом мог и соображал. И хотя бы один глаз целым оставить. Понял?
- Да, ваша справедливость.
- А ты, ты, ты и ты - со мной. Ты - лошадь приведи, да живо! Повезем на ней покойника. Господину Туллэку, как явится, велите, чтоб тут нас дожидался. А остальным - разойтись, - скучающе велел он толпе. - Или вы уже с графского поля урожай сняли?
"Ага, - невпопад подумал Кайнор. - Значит, не цыплят они считают, а урожай снимают. Хэ!.."
Народ, следуя повелению власть придержащего, рассасывался. Только у входа застыли отобранные Борком-Шрамом громилы да Матиль решила, что ее сказанное тааригом не касается. Дождавшись, пока одни уйдут, а другие потеряют к ней интерес, она подошла к столу, на котором лежал распятый, что твоя священная жертва, Кайнор.
Теперь-то он понимал, почему конопатая отвечая, не смотрела ему в глаза. Видимо, по дороге в Три Сосны разглядела, во что одет ее спутник. Он мог бы и догадаться, что дочка узнает одежду отца!
Гвоздь постарался повернуться так, чтобы видеть Матиль. Та стояла, сосредоточенно разглядывая его побитое, с подсыхающей кровью лицо.
- Я не убивал твоего отца, - сказал ей Кайнор. - Все было именно так, как я рассказал.
- Я знаю, - улыбнулась она.
И только сейчас Гвоздь заметил, что зрачки у девочки вертикальные, а радужка - золотистого цвета.
* * *
В тот самый момент, когда Иссканр стоял перед Змеиным мостом и решал, как поступить с собственным будущим, в Северном Сна-Тонре, в квартале ступениатов, у рынка Срезанного Кошелька, четверо головорезов сидели в засаде. Они поджидали добычу - не кого-то конкретного, а просто любого припозднившегося путника. Один из них, долговязый, в шляпе с пером ворона, смотрел при этом на лежавший у него на ладони камешек молочного цвета размером с пуговицу. Остальные с надеждой вглядывались в ночь и на языке жестов спорили о достоинствах девиц из заведения Носатой Грикке.
И хотя ни Иссканр, ни четверо бандитов и не подозревали о существовании друг друга, в скором времени их судьбам предстояло пересечься весьма неожиданным образом.
Приняв решение и спрятав мешочек с записками монаха у себя на груди, Иссканр ступил на булыжники Змеиного моста и поспешил к Танайе. Если уж им суждено расстаться, так хотя бы последние дни он проведет в нею - и стоит ли в таком случае терять время? (Четверо головорезов услышали одинокие шаги на углу Колбасной и улицы Последнего Вздоха - и напряглись. Один бросил упреждающий взгляд на владельца шляпы, тот молча показал им пока еще по-прежнему мутно-молочный камешек).
Змеиный мост был назван так не зря: с высоты птичьего полета он напоминал скользящую в траве змею. Впрочем, когда местные зодчие возводили его, то, разумеется, рассчитывали не на птиц (из них благодарные зрители редко получаются - только и знают, что перила да горгулий загаживать!), а на тех, кто стал бы смотреть на реку из башен. Их в Сна-Тонре, кстати, тоже хватало, в одном только дворце градоправителя девять возвели, да и прочие дворянчики не отставали. Модно это было одно время...
Но главными башнями в городе по праву считались три, расположенные в кварталах ступениатов. Их называли Держателями, хотя на первый взгляд - что бы могли удерживать эти тонкие, похожие на иглы, строения? Или их так назвали из-за кистей человеческих рук, изваянных на верхушке каждой башни? Руки были обращены ладонями к небу (на каждой башне - по одной кисти), и их напрягшиеся пальцы действительно словно удерживали небосклон над городом. Но в россказни о падающем небе и каких-то там "Узлах Сети", которые иногда обрушивались на приграничные зоны Ллаургина Отсеченного и будто бы что-то страшное творили и с пространством, и со временем - во всю эту чушь Иссканр верил еще меньше, чем в скорое исчезновение Сети. А Держатели - мало ли на что они сдались чародеям...