Нож зазвенел по металлическому полу храма солнца.
Умер он быстро.
В опустившейся тишине Махит осознала: она так сжимает руку Три Саргасс, что ногти впились в ее ладонь. Единственный звук во всей вселенной, казалось, исходил от них двоих – дыхание. Искандр в разуме стал огромной и пустой бездной триумфа и траура. Она отвернулась от него. Она смотрела в никуда.
На экране: Девятнадцать Тесло, вся в красном, в залитом до неузнаваемости костюме, подняла нож.
– Император Тейкскалаана приветствует вас, – сказала она. Ее лицо было мокрым. Кровь. Слезы. Мокрым, угрюмым и совершенно твердым. – Будьте покойны. Порядок – это цветок, распускающийся на заре, а заря брезжит уже сейчас.
Какое-то время было тихо, а потом наступил вполне ожидаемый хаос; императорская гвардия в серой форме пыталась разобраться, что делать. Куда податься. Как добраться до своего нового императора, а потом переправить в какую-то безопасность, учитывая, что с низкой орбиты еще никуда не делся флагман легиона со всем вооружением, нацеленным на Город. Посреди всего этого сидели Махит и Три Саргасс – они, казалось, никого не заботили. Они ничего не делали. Не представляли ни для кого непосредственную угрозу.
– Он застал ее врасплох, – с удивлением говорила Три Саргасс. – Она не знала, пока не увидела. Ее сиятельство. Блеск Ножа. Пожалуй, все сошлось. И все же.
Они каким-то образом обменялись эмоциональным состоянием. Махит уже давно не могла перестать плакать; и хоть эндокринная реакция была не совсем ее, тело все же решило поддаться под весом скорби. Искандр не пропал – она не верила, что еще когда-либо ощутит ту выхолощенную, немую неправильность внутри, – но обе его версии поблекли – обледеневшие пейзажи, комнаты без воздуха, – и Махит все продолжала рыдать, даже когда хотелось заговорить.
Она вытерла нос тыльной стороной ладони.
– Конечно, сошлось, – выдавила она. – Двор подстроится под нее, а она подстроится под него, и все это станет… историей. Ее сиятельство Блеск Ножа. Будто иначе и быть не могло.
Кажется, это утешило Три Саргасс. Сама же Махит была безутешной, разъяренной, растерзанной и опустошенной: все вспоминала, сколько пролилось крови, как Шесть Путь сказал: «На свободе я копье в руках солнца», – словно она писала для него.
Для него, а не для себя или для Лсела.
«Ничто, чего касается империя, не остается чистым», – подумала она и попыталась представить, как это говорит Искандр, хотя это был вовсе не он.
С бунтом покончили в тридцать шесть часов.
Большую часть событий Махит видела по новостной трансляции министерства информации, лежа на бывшей кровати Искандра в своих посольских апартаментах, с привязкой Три Саргасс на глазу, словно с дарованной на время короной. Подниматься казалось и трудным, и необязательным делом.
Как выяснилось, солдаты не так готовы уничтожать в огромных количествах марширующих и распевающих тейкскалаанцев, как, по подозрениям Махит, рассчитывал Один Молния. Впрочем, рассчитывал-то он, что его противником будет Шесть Путь – старый, немощный, с давно забытыми военными победами, отягощенный неопределенностью в престолонаследии. А вовсе не новоиспеченный император, освященный кровавой жертвой, как в древнейших эпосах. Не успела Девятнадцать Тесло пробыть императором и дня, как яотлек отозвал все войска под предлогом того, что «Городу уже не требуется их защита», и появился в новостях рядом с Девятнадцать Тесло – чтобы встать на колени, положить свои руки между ее и присягнуть на верность.
О завоевательной войне больше не было ни слова.
– Ну, значит, станцию мы спасли, – сказала Махит в потолок. Услышала ее только аляповатая и очаровательная картина Искандра со всем лселским космосом с точки зрения Тейкскалаана, и молчание той казалось насмешкой.
Сам Искандр был едва ли шепотом:
<Ты справилась лучше меня. Это что-то говорит в пользу сохранения нашей имаго-линии>.
Махит не обратила на него внимания. Иначе у нее начинались приступы рыданий, нескончаемых, безутешных, пока не становилось дурно. Это злило: траур ведь даже не ее. По чему был конкретно ее траур, она еще не поняла.
Той ночью снилось, как Шесть Путь произносит ее стихи, говорит ее мысли, и вот тогда показалось, что она почти что поняла.
Будь она дома, на Лселе, стала бы вместе с Искандром настоящим подарком для психотерапевтов по интеграции. Они накатали бы целую монографию. На следующее утро это повеселило даже Искандра – нервы запереливались, по капле возвращались силы. Она поднялась. Поела лапши с маслом чили и белковым кубиком – на вкус почти как лселский кубик, но сделанный наверняка из какого-нибудь растения. А потом снова легла, изнуренная даже этой малостью, и смотрела новости.