Зал все еще переполнялся хмельными придворными; если на то пошло, казалось, что их набилось еще больше – пришел второй эшелон знати, когда император закончил поэтический конкурс: сам Шесть Путь снова пропал из виду, чему Махит только радовалась. Радовалась, потому что на него и смотреть было больно, не то что к нему подходить. Радовалась, потому что он был таким хрупким под весом всей власти, и какая-то ее частичка – она полагала, по большей части Искандр – желала ему покоя, а не тратить время на то, чтобы развлекать эту мешанину из сверкающих тейкскалаанцев. Она нашла еще бокал (сейчас уже не важно, одним больше или меньше, и она смекнула, как избегать напитков со вкусом фиалок или сгнивших молочных цветов) и двинулась через зал.
Большинство ее избегало или приветствовало со всей формальностью, подобающей ее положению, и Махит это совершенно устраивало. Даже нравилось. Раскланиваться она умела даже без помощи Искандра, умела казаться представительной – это входило в ее таланты, за эти-то таланты ее и выбрали, за эти способности, но ни один лселский тест на имаго-совместимость не искал способность к «беглому импровизационному стихосложению». Это всего лишь мечта варварского ребенка.
Она ударилась в жалость к себе. А еще слегка напилась.
И потому ее застало врасплох, когда кто-то очень, очень высокий, в длинном платье из палевого, серо-золотого шелка диагонального разреза, положил ладонь ей на руку и развернул к себе. Еще миг после остановки Махит зал продолжал крутиться, и ей, пожалуй, стоило бы этим озаботиться.
Обратившаяся к ней женщина не была тейкскалаанкой – ни лицом, ни, очевидно, нарядом. Руки оголенные, не считая тяжелых серебряных манжет, по браслету на каждом запястье и один широкий браслет на левой руке, а еще незнакомый Махит макияж: она наложила на веки красный и бледно-золотой крем – словно с картины рассветных облаков на какой-то далекой планете.
Махит поклонилась над своими сложенными руками, и женщина поступила так же – неуклюже. Безо всякой практики.
– Вы лселский посол! – сказала она бодро.
– Да?
– Я Горлета, посол с Давы. Выпьем вместе!
– Выпьем? – сказала Махит, отыгрывая время. Она не могла вспомнить, где находится Дава. Это одна из недавно захваченных планет в тейкскалаанском космосе, в этом-то она была уверена, но та, где экспортируют шелк, или та, где есть знаменитая математическая школа? Вот для чего нужен имаго. Помогать вспомнить то, что нужно знать, хоть ты и не знала, что это нужно знать.
– Да, – сказала Горлета. – Вы же пьете? У вас на станции есть алкоголь?
«Да твою ж мать», – подумала Махит.
– Да, есть. Много разного. Что вы предпочитаете?
– Я уже перепробовала весь бар. Местная культура, сама понимаешь. Да ты понимаешь! – Ладонь Горлеты вернулась на руку Махит, и та отдаленно почувствовала что-то вроде гадливой жалости: Горлету сюда прислало правительство, и правительство с недавних пор стало протекторатом Тейкскалаана, и она одна (как и Махит, но Махит не должна быть одна), а когда ты одна в Тейкскалаане – это как тонуть в свежем воздухе.
Можно даже перепробовать весь бар и назвать это знакомством с местной культурой.
– Сколько ты уже здесь? – спросила Махит. Примерно так же ее спросила Три Саргасс в наземной машине в первые минуты в Городе. «Вы много времени провели в мире?»
Горлета пожала плечами.
– Пару месяцев. Но я уже не новенькая – теперь это ты. Приходи к нам в салон – каждую неделю там собираются несколько послов из самых дальних систем…
– И чем занимаются?
– Политикой, – сказала Горлета. Улыбнувшись, она уже не выглядела дружелюбной и слегка потерянной. У нее было множество мелких зубов, и большинство – заостренные. Не станционная улыбка, но и не тейкскалаанская, и Махит на головокружительное мгновение ощутила ширь галактики – как далеко могут завести прыжковые врата. Как люди на другой стороне могут оказаться людьми, а могут оказаться и тем, что похоже на людей, но на самом деле…
Так бы подумала тейкскалаанка. А ей это уже дается неплохо, правда же.