Республиканские лидеры злились, их стали раздражать умеренные настроения. Власть ускользала у них из рук, и на каждом шагу им стали мерещиться предатели. Если раньше власти называли дикарями и анархистами, теперь ее представителей стали звать убийцами. Всего через два дня мне предстояло убедиться в этом самому.
Было пасмурное утро. Черный автомобиль резко затормозил у магазинчика сеньора Кастело. Визг тормозов испортил мне кульминацию песни. Из автомобиля вылезли четверо вооруженных мужчин бандитского вида и вошли в лавку. Прохожие опустили глаза и ускорили шаг.
Сеньора Кастело вытолкали на улицу под крики доньи Пепиты. Ее выволокли тоже. Обоих швырнули к стене у магазина, к виску сеньора Кастело приставили пистолет. Донья Пепита рыдала и молила о пощаде, повторяя снова и снова, что им нечего скрывать, что они за Республику. Но казалось, что незнакомцам на это плевать. Им и на Республику было плевать. Просто распоясавшиеся юнцы, дорвавшиеся до власти.
Я встал и перекинул гитару за спину. Я столько уже повидал, что дошел до предела. Устал быть безмолвным свидетелем. Устал, что горстка грязных бандитов считает себя вправе творить что вздумается просто потому, что ввязалась в войну и теперь проигрывает. Наверняка эти ребята раньше были батраками, чувствовали себя униженными и обездоленными и теперь вымещали злость на первом встречном человеке, у которого было хоть что-то свое.
Я подошел к ним. Двое караулили сеньора Кастело и донью Пепиту на улице, еще двое громили магазин.
– В чем дело? – спросил я.
Тот, что держал на прицеле сеньора Кастело, только растерянно оглянулся, но другой тут же выхватил пистолет и наставил на меня. Очевидно, он был главарем – или претендовал на эту роль.
– Жить надоело, сынок? – У самого пушок над губой едва пробился, а уже зовет меня “сынок”.
– Нет.
– Тогда убирайся, не зли меня.
– Конечно, сеньор.
Донья Пепита смотрела на меня в ужасе, явно желая, чтобы я скорее ушел.
– Я только хотел сказать, что эти люди не предатели.
Бандит зло посмотрел на меня:
– А ты почем знаешь? Вши твои рассказали?
Его товарищ осклабился.
– Просто знаю. Мы знакомы.
– Жизнью поклянешься?
– Не люблю клятвы.
Он схватил меня за плечо и неожиданно сильно впечатал в стену. Навалился всем телом мне на спину, прижал мою голову к облупленной штукатурке:
– Хочешь, чтобы я засунул гитару тебе в задницу?
– Нет, сеньор, – с трудом ответил я.
– Провоцировать меня вздумал?
– Нет, сеньор, – повторил я.
В этот момент двое других вышли из лавки, жуя что-то, – разумеется, они не заплатили.
– Там ничего нет.
– А вот здесь у меня, кажется, кое-что есть, – сказал главарь, по-прежнему прижимая мою голову к стене.
– Что с этими делать?
– К стенке их. И этого, – бросил тот, наконец выпуская меня.
Мы с сеньором Кастело и доньей Пепитой оказались на том самом месте, где я обычно сидел с гитарой. Моя кепка еще валялась на тротуаре. Ее перевернули пинком, жалкие монеты покатились по улице. Донья Пепита умоляла:
– Нет, нет, пожалуйста! Мы же ничего не сделали!
– Заткнись, жирдяйка!
– Отпустите жену.
– Никто никого никуда не отпустит.
– Эй! (Это мне.) Оставь гитару.
Я прислонил гитару к стене, как было сказано. Мы стояли на тротуаре, глядя на этих подонков, которые явно наслаждались своей властью. Соседи со страхом и любопытством выглядывали из окон. Прохожие, завидев происходящее, поворачивали обратно или ныряли в ближайший подъезд. Наши судьбы были нам неподвластны, как и слезы, катившиеся из глаз доньи Пепиты.
Главарь отдал короткий приказ, его дружки прицелились. Один из них, дрожа, все оглядывался на командира.
– Эй, – крикнул тот нам. – Лицом к стене, черт вас дери!
Забавно. После всех перипетий я умру, расстрелянный четырьмя негодяями, глядя на печальную, утратившую свою белизну стену. Самое странное, что мне было все равно. Я голодал, копил гроши – мне было плевать. Может, выстрел прекратит наконец мои мучения.
– Трусы! – крикнул сеньор Кастело. Потом взглянул на меня, и я впервые увидел улыбку за его усами: – Спокойно, сынок. Будь мужчиной.
Я кивнул, а сеньор Кастело обратился к жене:
– Я люблю тебя, Пепи.
– Товьсь…
– Убийцы! – донеслось из ближайшего окна.
– Трусы! – подхватили соседи.
– Цельсь…
Я вдохнул полной грудью. Я гордился собой. Мне нечего было стыдиться. На память пришла Хлоя. Мои последние мысли будут о ней. Жаль: она подумает, что я забыл ее. Она никогда не узнает, что со мной случилось.
– Пли!
Я стиснул веки. Раздались выстрелы, я почувствовал, как пуля ударила в спину. Дыхание перехватило. Я упал на колени. Донья Пепита рухнула как подкошенная, но сеньор Кастело устоял, хотя колени его дрожали.