Рядом с лампой я увидел каравай хлеба и немного колбасы. Я с трудом дотянулся до них и стал жадно есть. Челюсти ныли, еда царапала горло, но меня это не волновало. Я так проголодался, что заглотил бы все не жуя.
Пещера была больше, чем показалось на первый взгляд. Она изгибалась полумесяцем, и с противоположной, дальней от меня стороны по-прежнему громоздились какие-то предметы. Я сделал свет в лампе ярче и постепенно различил среди них знакомые очертания: шляпы, каски, одежду, плюшевых мишек, игрушки, ранцы, книги, сапоги, оружие, какие-то бумаги…
– Добро пожаловать туда, где умирает ветер.
На фоне входного проема вырисовывался внушительный силуэт с винтовкой за спиной.
– Кто ты? – спросил я, не в силах унять дрожь в голосе.
Силуэт двинулся ко мне, по дороге высвобождаясь из пальто, шарфа, шапки… По мере приближения он светлел и уменьшался в размерах. Когда он оказался совсем близко, я оторопел, увидев перед собой девушку приблизительно моих лет.
– Я Хлоя.
– Хлоя… – пробормотал я еле слышно, – а я…
– Гомер, – сообщила она, садясь рядом и отвинчивая крышку термоса, отчего по пещере поплыл запах крепкого бульона. – Мы с тобой уже познакомились.
– Уже?
– Даже три, а то и четыре раза. Надеюсь, это последний, – сказала она со скучной миной.
– Э… прости.
– Ты бредил в лихорадке. – Хлоя коснулась рукой моего лба. – Температура снижается, – заключила она равнодушно.
Глаза у нее были огромные, взгляд повелительный. Она смотрела прямо, как смотрят животные, что было невыносимо и могло бы смирить даже величайшего из смертных. Кожа ее была бледной, снежного цвета, хотя щеки разрумянились от солнца. Волосы жили своей жизнью и длинными спутанными прядями падали на спину. Она была красива первозданной красотой девственного леса.
– Сколько я уже здесь?
– Чуть больше недели.
Она перелила наконец бульон из термоса в латунную кружку. Проглотив первую протянутую мне ложку бульона, я почувствовал вкус прошлого. Дрожь пробежала по телу, я готов был расплакаться как ребенок.
– Что такое? Горячо?
– Нет…
– Невкусно? Тем хуже для тебя, я не собираюсь больше ничего готовить.
– Нет, очень вкусно. Просто… я кое-кого вспомнил. Вот и все.
– Кого ты вспомнил? – Она говорила без обиняков, нетерпеливо спрашивала обо всем, что приходило в голову. И не слишком доброжелательно, словно раздражаясь, что не все понимает.
– Маму. – У меня на глаза навернулись слезы. Я снова увидел ее на снегу. Снова услышал, как пуля входит в неподвижное тело.
– Она умерла?
Да уж, Хлою нельзя было назвать деликатной. Как будто она представления не имела, что такое чувства. Я кивнул, стараясь не разрыдаться в ее присутствии.
– Ее убили выстрелом в спину.
– Понятно. Тебе надо поесть. Станет получше. Ты везунчик, знаешь? Я бы и курицы не дала за твою жизнь.
Хлоя потихоньку кормила меня бульоном, стараясь не пролить ни капли, а я изучал ее лицо. Время от времени я переводил взгляд на гору вещей, сложенных в другом конце пещеры.
– Это мои сокровища, – произнесла Хлоя грозно, словно читая мои мысли.
– Сокровища?
– Они никогда не могут унести все, что набирают с собой.
– Унести? Кто?
– Люди. Они недооценивают горы. Я так понимаю, ты тоже шел во Францию?
Я кивнул, сердце мое сжалось.
– Сейчас тут таких много.
– Почему это место называется где умирает ветер? – Вспоминать прошлое было мучительно, я хотел сменить тему.
– Потому что здесь умирает ветер, – ответила она, глядя на меня так, будто это я ненормальный.
– Ты одна здесь живешь?
Впервые моя спасительница улыбнулась, вопрос позабавил ее.
– Я живу с отцом в долине. У нас своя ферма: двадцать три овцы, две свиньи и двенадцать куриц. А ты откуда?
– Из Барселоны.
– Из города? Серьезно? И как там? Был в кино? А в театре?
Я кивнул, немного успокоившись: несмотря на жесткий взгляд, внутри нее жила маленькая девочка.
– Сколько тебе лет? – спросил я прямо.
– Шестнадцать, а тебе?
– Тоже, – соврал я. – Не рановато ли тебе ходить с этой штукой? – я указал на стоявшую у стены винтовку.
Хлоя подошла к ней и ловко подхватила, хотя та была почти с нее ростом. Направила ствол на меня и прицелилась.
– Это не штука. Это винтовка Мосина-Нагана, – отчеканила она гордо и обиженно. – Дедушкина. Я научилась стрелять в шесть лет. Отец твердит, что у меня талант, хотя иногда мне кажется, он так говорит только затем, чтобы я добыла кролика на ужин. Ты умеешь стрелять?
– Нет. Родители предпочли, чтобы я научился играть на гитаре.
Хлоя рассмеялась. Она пристально разглядывала меня, словно пыталась увидеть насквозь.