Топот коня прервал речь переяславского князя.
Это был один из ратников, высланных вперед дозором.
— Люди там! — крикнул он, осадив коня. — За рекою — люди! По обличью вроде наши, а там бог его знает… Старшой послал предупредить, а сам укрылся с другими, следит.
Но вскоре все разрешилось. Оказалось, что выехали на границу земли Рязанской встречать своих отцов молодой князь Роман, сын Олега Красного, и подросший уже, созревший для седла сын воеводы. С ними воинов было немного… Держать князьям большое войско татарами возбранялось, следили они за этим строго, приходилось ловчить, сохранять ратников тайно.
Переправились на лесную сторону и неподалеку от места, где ждали их встречавшие, установили быть привалу. Расседлали коней и, стреножив, пустили пастись. Зажгли костры, стали готовить мясо, его было вдоволь сейчас в лесах и в Диком Поле: людей поуменьшилось на этой земле, и зверье развелось, беспокоить его было некому.
Разузнав новости от сыновей и отдав распоряженья, князь и воевода отошли к реке, хотелось обсудить, каким путем пройти им по родной земле, чтоб увидеть, как обживаются люди, подбодрить рязанцев, поднять их дух добрым словом да ласковым наставленьем.
Сыновей взяли с собой: пора им привыкать к серьезным занятиям, мало ли что в такое смутное время может случиться с отцами. В трудные годы малец должен иметь разум юноши, а юноша обладать разуменьем мужа.
Но едва начался разговор, как вниманье всех четверых привлекли крики у костров. Подоспели туда князь Олег Красный, воевода с сыновьями и увидали в нескольких шагах от костров странное существо. Не сразу можно было признать в нем человека. Князю и воеводе поначалу показалось, что видят они неведомого зверя. Потом рассмотрели на нем ветхие, потерявшие цвет и подобье, остатки одежды. Обросший до глаз волосами, спутанными, висевшими прядями, он стоял на четвереньках и злобно рычал, скаля зубы по-волчьи. Четверо ратников, наставив копья, не давали ему бросаться в стороны. Едва он пытался сделать это, навстречу устремлялось копье, и тогда рычанье усиливалось. В правой руке-лапе была зажата баранья нога. Ее сорвал с вертела, подобравшись незаметно к костру, этот страшный человек.
Олег Красный пристально всматривался в искаженное злобой лицо. Князя передернуло. Из ощеренного рта стекала слюна. Глаза налились кровью.
Копья продолжали удерживать человека-зверя на одном месте. Было видно, что ратники не выпускают их из рук скорее в целях защиты. Они не ряды своему пленнику, да не решаются отпустить его, опасаются за себя.
Вдруг человек-зверь, зарычав пуще прежнего, поднял голову к небу и протяжно завыл. Мурашки пробежали по спинам рязанцев. Дикое существо, не выпуская мяса из рук, принялось медленно подниматься на ноги. Теперь его можно было рассмотреть лучше. Высокого роста, сгорбленный, почерневший от зноя и холода, с остатками одежды на теле. Когда-то русая борода свалялась. Все это существо имело такой омерзительный и гнусный вид, будто кто создал страшилище, чтобы поиздеваться над родом человеческим.
Человек-зверь вновь метнулся на копье, ратник отпрянул, а затем тут же принял оружие на изготовку.
Князь Олег Красный во второй раз передернул плечами.
— Расступитесь! — крикнул он. — Дайте ему уйти!
Ратники отскочили в стороны, открывая дорогу к лесу. Увидев, что путь свободен, человек-зверь большими прыжками помчался к деревьям, мясо он уносил с собой.
Перед тем, как скрыться в чаще, повернулся к людям, потряс руками, коротко взвыл и исчез.
Происшествие на стоянке навело всех на грустные размышления. Молодым рязанцам, уже смутно помнившим кровавые дни разорения, и старым ратникам сжимали сердце сожаление, обида за безымянного соплеменника, видно, утратившего разум с той ненастной поры.
Быстро покончили с едой, кусок в горло едва шел. И тронули дальше.
Князь Олег Красный и воевода Иван ехали конь о конь. Впереди, на два полета стрелы, пустили сторожевых ратников: береженого и бог бережет, не спокойно в этих местах, Дикое Поле рядом. Поодаль за отцами держались княжич и сын воеводы. Они говорили громко, смеялись, известное дело, молодые не печалятся долго, за ними шла малая дружина.
Поначалу князь и воевода молчали, каждый, видно, про свое думал, а может быть, и про одно были их мысли.