И если два таких следователя говорят столь серьезные вещи, то проблемой надо заниматься вплотную.
Не откладывая дела в долгий ящик, Коваль вместе с Ренатом отправились к начальнику следственного отделения, а затем к заместителю начальника горотдела по линии криминальной милиции. И сразу после обеда до личного состава довели уже подписанный приказ о создании следственно-оперативной группы «для раскрытия фактов серийных угонов автотранспорта и краж личного имущества граждан». Понятно, что старшим группы назначили следователя Насретдинова, поскольку ни одно доброе дело и ни одна инициатива не должны оставаться безнаказанными. Таков суровый и непреложный закон милицейской жизни. Кстати, кроме всего прочего это означало, что Ренату будут переданы все материалы, связанные с деятельностью пока еще гипотетической преступной группы, но ни от одного из уже имеющихся дел он освобожден не будет. И, естественно, в случае нарушения их сроков или ухудшения качества расследования, ему придется отвечать «на полную катушку».
Времени для раскачки не было. Сотрудникам милиции, работающим «на земле», такое понятие вообще незнакомо. Сыщика, закончившего работу во втором часу ночи и появившегося на службе в восемь утра, обычно уже ждут новые материалы, отписанные для исполнения. В лучшем случае, один-два, порой — пять-шесть. Это может быть жалостливое заявление о краже почти новых трусов с бельевой веревки или трагическая повесть об открученном у старенького «Москвича» подфарнике. Тогда, чертыхаясь, опер наскоро опросит всех участников этих чрезвычайных происшествий и постарается побыстрей, на живую нитку (лишь бы подписал начальник и не отменил прокурор) слепить отказной. Но практически ежедневно появляются и другие заявления, за которыми стоят боль и настоящие трагедии обворованных, нагло ограбленных, искалеченных или лишившихся близких людей. И тогда машина розыска закручивается по-настоящему. Сыщик пашет сутками. Зачастую один. И каждый день на его рабочий стол ложатся новые заявления…
Если бы не этот постоянно нарастающий вал, то любой оперативник с удовольствием вошел бы в группу, работающую по серийным преступлениям. Потому что работать по серии гораздо интересней, особенно если это не убийства и насилия, обжигающие душу и вселяющие страх перед ошибкой, цена которой — чья-то жизнь.
Преступник не тень бесплотная. И сколько бы он детективов не перечитал, какое бы уголовно-тюремное образование не получил, а все равно — там оступился, там не додумал, там следок, там словцо. И складывается потихоньку мозаика. У плохого опера медленно. У хорошего — пошустрей. А когда работает группа! Когда следователь и сыщики друг друга азартом подстегивают, без всяких модемов мегабайтами информации перебрасываются да задачки с сотней неизвестных мозговыми штурмами, как наркомана на допросе, разваливают…
И наступает момент — поддается глухая стена незнания. Пробивается в ней брешь за брешью, и рушится она, погребая под собой того, кто так старательно ее выстраивал людям на несчастье, себе на погибель.
По-разному, конечно, это происходит. Кто-то стенку эту по-бараньему лбом бодает, пока либо не пробьет-таки, либо лоб не расшибет. А кто-то, с настойчивостью маньяка и тщательностью профессионала, каждый камешек перещупает, каждый шовчик на прочность попробует, каждого прохожего рентгеном-интуицией просветит. И найдет, в конце концов, кирпичик заветный, гнилой, толкнет его грамотно, а там — посыпалось — поехало!
Через восемь дней, прочесав весь город, переговорив с десятками людей, подняв на ноги всю свою агентуру, выпотрошив десятки комиссионок, ларьков, рыночных рядов и блатхат, нашли и Саня с Витькой свой кирпичик.
Было кирпичику лет сорок-пятьдесят. Сидел он на грязной кровати в своей загаженной квартире. И был он с тяжкого похмелья. А потому ни возраст его точно не определялся, ни дикция особой ясностью не отличалась:
— Да молодой какой-то. Каждый раз говорил: «Мне быстро бабки надо, я торговаться с тобой не буду, но бабки сразу давай!».
— Ты знаешь, что барахло ворованное?
— Ну ты спросил! Может, мне и явку сразу писать?
— Надо будет, напишешь! — не выдержал Витька.
— Ладно, не кипишись, — Петров примирительно похлопал приятеля по спине. А когда их собеседник, изображая обиду, отвернулся, Саня, укоризненно покачав головой, согнутым пальцем постучал Витьке по голове. Получилось так громко, что хозяин квартиры удивленно развернулся обратно к операм. Но увидел лишь две нейтрально-официально-выжидающих физиономии.