Но, наконец, появился и хозяин кабинета: невысокий, сухощавый, черноволосый человек с резкими чертами лица и жестким, скрипучим голосом. Характер у него был под стать голосу. Чуждый всякой демократии и дипломатии, он порой доводил подчиненных до белого каления, устраивая жесточайшие выволочки за допущенные проколы. Но сыщики — не институтки и в нежном отношении не нуждаются. Мастеровой был высококлассным профессионалом, начинавшим на земле, отпахавшим в сыске чуть не два десятка лет и работавшим, как и положено сыскарю — на износ. Этого было вполне достаточно, чтобы заслужить доверие и уважение оперов, не признающих дутых авторитетов и игнорирующих любые начальственные амбиции.
С его появлением тональность разговора резко изменилась. Не то, чтобы все начали щелкать каблуками и подскакивать при каждом вопросе начальника. Такие вещи практиковались только на сугубо официальных совещаниях при руководстве УВД, или когда надо было «навпечатлять» присутствующих из числа посторонних и непосвященных. Просто, все стали говорить более конкретно, четко и сжато пересказав то, что уже обсуждалось.
— По моим материалам картина та же: бомбит всех подряд, и основная наводчица — Каблучкова, — Сергей Иванович, как большинство сыщиков, независимо от рангов, в своем кругу частенько использовал профессиональный жаргон, в основном заимствованный у клиентуры уголовного розыска.
Дело было не в желании порисоваться, и уж тем более — не в панибратстве с подчиненными. Просто-напросто, жаргон зачастую был более краток и точен в определении многих сугубо профессиональных явлений. Попробуйте, переведите одним литературным словом содержание таких терминов, как «беспредел», «разборка» или «наводка». Жаргон ведь тоже не дураками создавался. И в остроумии, пусть даже специфическом, блатным никак не откажешь.
— Светлана, новая подруга его, тоже, наверное, помогает. У нее, правда, знакомые не такие деловые и навороченные, как у Женьки, но Фома и мелочевкой не брезгует.
— Ну, что же, от этого и будем танцевать. Делаем так…
Сыщики слушали, на лету схватывая мысли старшего товарища и время от времени вставляя краткие реплики и уточнения.
Собственно, инициатором и руководителем разработки в отношении Фомы был именно Мастеровой. Несколько месяцев кропотливой работы, не свободной, как и всякое живое дело, от ошибок и неудач, принесли свои плоды. Информации о подвигах дерзкого вора было накоплено предостаточно. Теперь на повестке дня стоял главный вопрос: как красиво его «хлопнуть». Любой промах мог свести огромный труд многих людей к пустышке, холостому выстрелу. Фома был действительно не тот человек, который заговорит без веских доказательств его преступлений.
А доказательства эти он должен был добыть сам и своими руками вынести их навстречу операм под тихий шелест видеокамеры в руках Прессы.
После совещания у Мастерового сыщики перекочевали в один из кабинетов «шестерки», чтобы проработать детали.
Несколько последующих дней опера провели в непрерывном общении с людьми. Они посещали солидные офисы, в которых солидные мужчины в приличных костюмах встречали сыщиков возгласами: «О, привет начальник! Давно не виделись!». Их можно было видеть в подворотнях и пивных в компании с личностями, которые вообще не признавали костюмов. Розыскники встречались с воровскими авторитетами и разговаривали с ними в самых людных местах, ничуть не прячась от посторонних глаз. Ибо в маленьком Магадане особенно верно действует одно из простых правил оперативной работы, гласящее: чем больше прячешься, тем сильнее обращаешь на себя внимание.
Опера задавали сотни вопросов и получали сотни ответов, часами болтали об общих знакомых и о последних сплетнях из той жизни, о которой газеты пишут в разделе «криминальная хроника». Но даже если бы все их собеседники собрались вместе и проанализировали состоявшиеся разговоры, вряд ли бы они смогли вычислить, что же конкретно интересовало сыщиков.
А тех, не считая попутной полезной информации, интересовало одно: с кем сегодня общается Фома, где его встречали, у кого он бывал в гостях в последние дни.
Не меньший интерес вызывала и светская жизнь Каблучковой. Но здесь было попроще. Женька — человек общительный. Язычок у нее даже для представительницы слабого пола был чересчур бойким. А потому, добрую половину сведений о ней сыщики получали чуть ли не из ее собственных уст.