Потом вазы убрали, освобождая место для лаганов, больших, сохраняющих тепло блюд.
— Попробуйте плов! — пригласил агроном.
Иржи улыбнулся.
— Мне уже приходилось. У нас, в День Победы, солдаты делали плов. Угощали.
— О! — удивился агроном. — Я тоже делал плов в Чехословакии. Сразу после войны. И тоже угощал маленьких.
Иржи замер.
— Да вы ешьте, ешьте… Вкусно?
— Очень, — сознался он.
— Даже подарок там дали, — добавил агроном.
Иржи не мог дождаться конца ужина. Только тогда он решился спросить:
— Где тот подарок? От детей!
— Могу показать! Я его храню! Но это завтра.
С трудом засыпал Иржи. Ему вспоминались дороги, по которым двигались к Праге беженцы. Торопились. Знали, что, пока подойдут, родной город будет освобожден.
Утром рано пришел агроном. Поздоровавшись, он вынул из кармана сверточек и развернул его.
На Иржи смотрели черные пуговки глаз. Маленькая куколка была одета в национальное платье. Оно уже поблекло. Только глаза сверкали.
— Девочка одна подарила… — словно оправдываясь, произнес агроном. — Многое связано с этим подарком. Это было за Прагой…
— За Прагой? — зачем-то переспросил Иржи.
Подержав куколку на ладони, он осторожно вернул ее агроному.
Знакомые слова
Впервые я познакомился с югославами в начале 1945 года. На каком-то тихом украинском полустанке встретились наши эшелоны. К нам, выпускникам военного училища, бросились парни в защитных гимнастерках.
— Добар дан, друже!
Не нужно было переводчиков, чтобы понять это приветствие. Собственно, мы сами его перевели, обратившись к бывшим бойцам.
— Добрый день, товарищи!
Парни смотрели на нас с виноватой улыбкой. Мы поняли, в чем дело. Для них война была окончена, и они ехали учиться в Москву. Мы торопились в другую сторону, на запад.
Наше искреннее восхищение подвигами партизан и бойцов Югославии (а у многих из парней были боевые ордена!) сделали свое дело. Разговор стал шумным, горячим, хотя немного бессвязным. Мы спешили узнать о их жизни, а парни в свою очередь сыпали десятки вопросов о Москве, о советском народе, о делах на фронте.
Помню, к нам подбежал парень с книжкой в руках и гордо объявил:
— Вот… «Как закалялась сталь»!
Парень знал русский язык лучше других. У них в партизанском отряде был русский офицер, с которым парень и подружился.
— Его подарок, — показал книгу бывший партизан. — Скоро сам прочту. Обязательно сам.
Наш эшелон тронулся первым. Мы слышали добрые возгласы.
— Среджан пут, друже!
И снова мы перевели это приветствие, обращаясь к оставшимся у своих теплушек парням:
— Счастливого пути, товарищи!
…Я вспомнил эти события в поезде, когда он отсчитывал последние метры по венгерской земле, приближаясь к границе Югославии. И вот граница. Я вздрогнул от знакомого приветствия:
— Добар дан, друже!
По узкому проходу вагона приближался молодой пограничник.
Казалось, это был парень из эшелона. Я смотрел на знакомое лицо, знакомую улыбку.
Конечно, это другой человек! Со времени встречи прошло много лет. А пограничник так же молод, как парни, которые ехали в Москву.
Пограничник вновь улыбнулся и поднял руку к козырьку:
— Среджан пут, друже!
Поздно вечером мы были в Белграде. Город сверкал разноцветными огнями, которые отражались на свинцовой глади Савы и Дуная. Город, отдыхая после жаркого, рабочего дня, дышал спокойно, ровно. Уже утихал и центральный район — площадь Теразие. Машины мчались бесшумно, словно боялись потревожить блестящий, но сонный мир витрин. Все реже попадались прохожие. Город засыпал. Ведь ему нужно подниматься рано. Уже в шесть утра браться за работу.
Утром он особенно красив, белый город, полный солнца и зелени.
Белградом можно любоваться долго, не уставая, делая для себя все новые и новые открытия.
Но с лиц югославских товарищей пропадает улыбка, когда мы едем туда, где покоится прах героев Белграда. Трудно назвать кладбищем большой парк. Но в газонах утопают плиты с именами югославских и советских воинов. Их более двух тысяч, этих белых плит.
По аллеям гуляют белградцы. Здесь много и приезжих.
В колясках притихшие малыши. Может, и этим малышам передалось настроение взрослых?
Читаю на плитах имена освободителей Белграда. Имена сербов, хорватов, македонцев, словенцев, черногорцев.
С ними рядом плиты с фамилиями русских, украинцев, казахов, узбеков.
«Василий Михайлов, Герой Советского Союза», «Советски борец Каримов», «Степан Червенко»… А сколько плит с короткой надписью: «Непознати советски борец» («Неизвестный советский воин»). Имена советских солдат и офицеров, отдавших свою жизнь за освобождение Югославии и его сердца — Белграда, стали священными в полном смысле этого слова.