— Давно ты у нас не появлялся, я уже стал скучать, — укоризненно сказал Юрий. — А вырос-то как, небось успел меня догнать...
Он заставил меня мериться с ним ростом: мы встали спина к спине, а отчим поводил у нас над головами ладонью; оказалось, мы и верно сравнялись.
— Жизнь — да-а... — глубокомысленно протянул Юрий.
Отчим с гордостью сказал:
— В девятом классе учится... — и так значительно помахал в воздухе рукой, словно я совершил какой-то подвиг.
Отстали они от меня лишь после того, как мать накрыла на стол. Роберт Иванович разлил водку: себе и Юрию — в стопки, а матери — в рюмочку. Они выпили, закусили, и отчим тут же опять всем налил. Разговор пошел какой-то нудный, тягучий. «Как живут тетя Аня и Валя?» — «Спасибо. Были живы-здоровы, когда я уходил. Валя вот пальто себе новое сшила». — «Хорошо. А воротник какой? Нынче в моде лисьи воротники», — мать, прикрыв ладонью рот, слегка зевнула. Юрий усмехнулся: «Лисицу она и купила. Черно-бурую. Целиком на воротник пошла — с мордой и лапами...»
Роберту Ивановичу надоело их слушать, и он поторопил, подняв стопку:
— Давайте по второй...
Юрий выпил водку одним глотком и поморщился, а мать пододвинула к нему тарелку:
— Ты закусывай, а то опьянеешь, — и засмеялась. — Придется перед твоими отвечать: скажут — споили.
Юрий ответил:
— Да я сыт... Просто шел мимо, ну, и думаю: дай зайду ненадолго, посмотрю, как они живут на новом месте... — и принялся осматривать комнату, по-моему, только для того, чтобы потянуть время и потом с достоинством распрощаться.
Покрутив туда-сюда головой, Юрий засмотрелся на фотопортрет деда. Портрет этот матери очень нравился, и она решительно забрала его из старого дома; вделанный в широкую дубовую раму, покрытую бесцветным лаком, висел он теперь в ее комнате, а не над моей кроватью, как раньше.
Юрий задумчиво протянул:
— Какой здесь дядя Андрей молодой и веселый... Трудно даже поверить, что он мог иногда очень сердиться... — Он оживился: — Понимаешь, как иногда в жизни занятно выходит: сам не знаешь, где потеряешь, а где найдешь... Когда я до войны учился в пединституте, дядя Андрей все меня воспитывал, что я шаляй-валяй занимался. Не очень мне, честно говоря, нравилось в институте... Какой из меня педагог: ребята раздражали. Помню, на практике когда был, то одного ученичка на уроке за уши оттрепал. Что было! На педсовете такую выволочку сделали, не приведи господь... Дядя Андрей однажды вспылил: иди, говорит, балбес, лучше на завод работать — там, может, из тебя человека сделают. Назло ему да матери еще я и пошел на завод. Поставили учеником токаря. К станку в первое время, знаешь, с таким небрежным видом подходил: как же — почти высшее образование в кармане... Потом как-то незаметно, худо-бедно, а стало у меня что-то получаться, интерес какой-то появился... — Юрий усмехнулся. — И деньги в кармане тоже... Но настоящим рабочим почувствовал себя во время войны. Помнишь парад танкистов?
Мать кивнула:
— Помню.
— Солнечный день, колонны танков... голова кружилась от радости: все это своими руками сделано! Да еще в какое тяжелое время... — Юрий смущенно хмыкнул, видимо застеснявшись громких слов. — Но не в этом в конце концов дело. Теперь я токарь самой высокой квалификации, тончайшие детали вытачиваю, так, понимаешь ли, каждый день на работу иду с удовольствием...
Впервые за вечер Роберт Иванович посмотрел на Юрия с настоящим интересом.
— Это мне знакомо, — сказал он. — Еще как знакомо... Если случается мимо металлургического завода проезжать, то сердце до сих пор вздрагивает: землекопом, плотником, монтажником пришлось поработать, когда его строили. И вот — дымит завод, работает...
Они вновь ненадолго примолкли, теперь уже от воспоминаний.
— В войну почти сутками от станков не отходили, пока производство танков не наладили, — сказал Юрий. — Без вина становились пьяными: стоишь, работаешь — и вдруг поплыло все перед глазами, закачались стены, пол... У мастера, между прочим, водка не переводилась, всегда стояла в огромном молочном бидоне. Ослабеешь, закружится голова, он раз тебе — сто граммов. Хватишь их, закусишь бутербродом с селедкой и — вот парадокс — вмиг отрезвеешь... Стены уже не качаются, руки не дрожат.
— Под крышей работали, и то ладно, — вставил Роберт Иванович. — А мы на пустыре строительство начинали. Это теперь туда трамваи ходят, а раньше нас от города отделяли сплошные болота. Пока снабжение не наладили, ох и туго пришлось. Особенно в первую зиму... Не то что еды — рукавиц, чтобы лом держать, не хватало. Лом так и пристывал к рукам, с кожей его от ладоней отдирать приходилось. Обматывали, конечно, руки всяким тряпьем, так и тряпья этого достать было трудно. С едой тоже попозднее наладилось, стали выдавать сносный паек. А сначала...