– Да, гораздо проще справиться с прямым ударом, чем с изощренными издевательствами. Они не знали, что со мной делать. – Ева снова досадливым жестом убрала со лба мокрые волосы, и на этот раз ее пальцы не дрожали. – Я ничего им не говорила. Я не могла ничего сказать. Они, наверно, решили, что из-за изнасилования мне будет лучше в доме, где нет мужчины – главы семейства.
Рорк ничего не сказал, просто притянул ее к себе и прижался губами к ее виску.
– Она на меня не кричала и не била… Ну, разве что шлепала, да и то редко. Она следила, чтобы я была умыта, чтобы у меня была приличная одежда. Теперь-то я понимаю, что это за патология, но тогда мне не было еще и девяти! Когда она говорила мне, что я грязная, и заставляла мыться в холодной воде утром и вечером, я не понимала. У нее вечно был такой удрученный, такой раздосадованный вид. Она запирала меня в темноте и говорила, что только хочет таким образом научить меня вести себя хорошо. Каждый день она меня за что-нибудь наказывала. Если я не съедала все, что лежало на тарелке, или если я ела слишком быстро, или слишком медленно, мне приходилось чистить кухню зубной щеткой. Что-то в этом роде.
«У меня пунктик насчет чистоты в кухне».
– Она не держала прислуги. У нее была я. Я всегда все делала слишком медленно, я была глупа, неблагодарна, слишком еще что-нибудь. Она говорила мне, что я ничтожество и что я порочна. И она всегда говорила таким тихим, участливым голосом, а на лице у нее было такое осуждающее и брезгливое выражение. Мол, она так старается, а я по-прежнему ничто. Меньше, чем ничто.
– Она не должна была пройти проверку.
– Такое случается. Бывают и похуже ее. Мне повезло, что не было хуже. У меня бывали кошмары. В то время мне чуть ли не каждую ночь снились кошмары. А она… О боже, она приходила ко мне в комнату и говорила, что я никогда не поправлюсь, не вырасту большой и сильной, если не буду крепко спать по ночам.
Напомнив себе, что теперь у нее есть Рорк, Ева схватила его за руку. Ей хотелось приковать себя к настоящему, пока ее мысли и все ее существо погружались в прошлое.
– Она выключала свет и запирала дверь. Запирала меня в темноте. Если я плакала, было только хуже. Она говорила, что меня заберут обратно, запрут в палате для умалишенных. Вот что они делают с девочками, которые плохо себя ведут. И Бобби, ее сын… она использовала меня против него и его против меня. Она ему говорила: вот, посмотри на нее и запомни, что бывает с плохими детьми, когда у них нет настоящей матери и никто их не воспитывает.
Рорк обнял ее еще крепче, начал растирать ей спину, поглаживать по волосам.
– А домашние проверки были?
– Да, конечно. – Ева смахнула слезу. Слезы были бесполезны: и тогда, и сейчас. – На посторонний взгляд, все выглядело нормально. Чистый дом, ухоженный дворик. У меня была своя комната, сносная одежда. Что я могла им сказать, этим социальным работникам? Она говорила, что я порочна. Мне снились кошмары, где я вся тонула в крови, значит, я была порочна. Когда она говорила мне, что кто-то делал со мной нехорошее, а потом бросил, как мусор, потому что я плохая, я ей верила.
– Ева! – Рорк взял ее за обе руки и поднес их к губам. Ему хотелось обнять ее, укрыть с головой, спрятать от воспоминаний. Ему хотелось держать ее и не отпускать, пока не уйдут без остатка все эти страшные картины ее прошлого. – Знаешь, что ты такое? Ты чудо.
– Она была злобной садисткой. Просто хищницей. Теперь я это понимаю. – «Теперь-то я буду помнить», – подумала Ева с глубоким вздохом. – Но тогда я знала только одно: я зависела от нее. Я сбежала. Но это был маленький городок, не Даллас, и меня быстро нашли. Когда я сбежала во второй раз, я лучше подготовилась и успела добраться до Оклахомы, прежде чем меня нашли. А когда они нашли меня, я стала драться.
– Вот и правильно сделала.
Он проговорил это с таким неповторимым сочетанием гордости и гнева в голосе, что Ева невольно рассмеялась.
– Расквасила нос одному социальному работнику, – продолжала Ева и вдруг поняла, что это воспоминание порадовало ее. – Кончилось тем, что я отбыла срок в колонии для несовершеннолетних, но это было лучше, чем у нее. Я это забыла, Рорк. Выдавила, вытолкнула из памяти. И вдруг… вот она, сидит у меня в кабинете. И я опять испугалась.
«Лучше бы она расквасила нос треклятой Труди Ломбард, – подумал Рорк. – Поквиталась бы хоть отчасти. Почувствовала бы себя лучше».
– Она больше никогда не причинит тебе боли.
Теперь Ева посмотрела ему прямо в глаза.
– Я развалилась на кусочки. Буквально распалась на атомы. А теперь я уже успокоилась настолько, что меня это злит до чертиков. Дело Айконов.