— Не буду, — пробормотал Андрей, и его переспросили еще раз, что мол, неужели по согласию все было. У него в квартире, оказывается, нашли одежду в его, Андрея, кровище и в сперме, анализатор сходу определил пять различных образцов, и нож еще. Санитары начали хихикать, и Антон Михайлович глянул на них укоризненно.
— Да разве он соображает сейчас, инспектор, — доктор ласково погладил Андрея по коленке. – Придет в себя через месячишко, тогда и расскажет вам все.
— Бля, придется дело заводить, — искренне огорчился инспектор, — доиграются, извращенцы хреновы, а нам разгребай… — и он вышел из палаты, сетуя на свою тяжелую работу.
— Помойте его, ребята, и пусть поспит, — доктор махнул рукой, прежде чем последовать за полицейским.
— Че за запах, а? — возмущенно спросил у Андрея один из оставшихся санитаров, кажется, Саша. — Обосрался?
— Нет, нет… — он чувствовал, что да, сам не заметил, как это случилось. Что теперь будет…
— Придется помыть, как доктор прописал!
Его затолкали в душевую и раздели там, Андрей стоял голый и такой грязный, и эту грязь нельзя было скрыть. Вода стекала по его телу, слишком холодная, он весь покрылся мурашками и все пытался прикрыться руками.
— Руки не суй под душ, размокнет пластбинт, — его развернули лицом к стене, — повыше их подними и упрись.
В зад ему ударила тугая струя воды, очищая, Андрей переступил с ноги на ногу и с ужасом понял, что возбуждается. Конечно же это заметили, его ведь так тщательно мыли. Оглаживающие движения губки напоминали о чем-то важном, настоящем, из той, прежней его жизни. Он опять попытался закрыться, стал просить сделать воду теплее.
— И так кипяток почти, терпи уже, — беззлобно сказали ему и увеличили напор, — давай смоем все быстренько, и спать пойдешь.
Андрею удалось забиться в угол душевой и съежиться там, присев и обхватив себя кое-как руками, прикрывая стояк.
— Брось, Саш, замерзнет, сам вылезет, пошли по кофейку, — услышал он. И удаляющиеся шаги.
Из крана над ним капало, Андрей дрожал, вода с волос текла прямо в глаза, а он не мог ее стереть своими никчемными руками. И сам он был никчемный, грязный извращенец, к нему даже прикасаться лишний раз противно.
Из душевой его забрали только перед вечерним обходом, натянули через голову серую рубаху до колен и уложили в кровать. Андрей согрелся и лежал, перевернувшись на живот, в голове крутилось одно и то же, наверное, он выродок какой-то, поэтому и попал сюда. Стоял под душем, еще и ноги раздвинул, чтобы вода лучше попадала. Он начал ерзать, было приятно и мерзко одновременно, вот если бы его нагнули прямо там, вставили посильнее… Член наливался и твердел, и Андрей обнаружил, что не может помочь себе руками, пластбинт делал это совершенно невозможным. Он опять улегся на живот, представляя, как его дерут и говорят, что он хороший, и велят молчать и не двигаться. Андрей весь измучился, пока возился, но оргазм был коротким и сильным, и опять накатило знакомое уже ощущение, как он так может, извращенец чертов… лучше бы сдох.
***
…Проход все уже и уже и извилистей, а потом кончился тупиком. Возвращаться казалось невыносимым, но они вернулись, свернули, заползли в еще более узкое место, там все было в какой-то мелкой черной пыли, а еще ошметки, словно каменная паутина. И каменные потеки. И тупик. Они вернулись снова, нашли широкий проход и через несколько часов уткнулись в расплавленную стену. Этот лабиринт был бесконечным.
— Мы похожи на глистов в слоновьих кишках, — сказал Павел.
— Надеюсь, жопа у этого слона все же сверху, — ответил Геныч, и они истерически засмеялись.
“Поход за жопой Грааля”, повторял Павел, красивое название “Грааль” запал ему в душу еще со школьной скамьи и напоминал теперь о чем-то смутно великом.
Прошло тринадцать часов и двадцать шесть минут с начала их похода (они засекали), и, вымотавшись безнадежностью, они сидели в очередном тупике, бессмысленно изучая сканер.
— Прикинь, Пал Юрич, когда мы сдохнем, мои ноги еще недели две ползти смогут, я им автомат поставлю, во пиздец будет?
— Заткнись, — тихо ржал Павел, он закрывал глаза и вспоминал Андрея и думал о том, что, наверно, любит его, раз только и видит его смуглую жопу перед смертью. — Заткнись, Геныч, мы выползем.
— Выползень, бля…
И это слово тоже казалось им ужасно смешным — выползень. “Выползу и приду к Андрею, а с Наташенькой расстанусь, отошлю ей все же то письмо, что уж там, раз изменил и полюбил другого…”
Павел подхватил сканер и на четвереньках пополз обратно, метрах в двадцати был узкий лаз, и он принялся протискиваться в него.
— Куда блядь… — окликнул его Геныч, а потом пополз следом, не прекращая материться на предмет того, что его железная жопа не сжимается и обязательно застрянет.
— Так она у тебя ферроорганическая же, как это не сжимается, — откликался Павел, упорно углубляясь в проход, вот тот как раз замечательно сжимался и сужался.
А потом он увидел на сканере, что спереди пещера и стальные сплавы, но дырка, ведущая туда, была совсем узкая, даже голова не пролезет.
— А счастье было так близко, — прошептал Павел и снова вспомнил Андрея почему-то, как тот просил его остаться на ночь.
— Меня вперед пропусти, — сказал Геныч, взглянув на сканер, и они поползли обратно, к месту пошире, чтобы поменяться очередностью.
И Геныч пробил своими чудесными ногами дырку, они вывалились в широкую пещеру, оказавшуюся фрагментом раздавленного перехода шахты. И снова пошли по направлению вверх. А в конце перехода увидели тусклый свет шахтерских лампочек: там сидели трое ребят из их смены. Они зашевелились и вскочили, увидев их, а Павел с Генычем радостно прибавили шаг — как же хорошо было встретить людей.
— Что сидим, указаний ждем? — спросил Павел, подходя.
— А куда идти, везде тупики или вниз, Пал Юрич, пусть нас тут найдут…
Они присели рядом и поделились галетами и шоколадом. “Надо отдохнуть, и верно”, подумал Павел и прислонился к стене и увидел короткий сон про Андрея и четверых насильников.
— Паш, — окликнул его Николай, наладчик, — ты в радио разбираешься?
— Ага, все сраные модельки из “Юного техника” вот этими самыми руками…
— Может, попробуем собрать из двух маячков один?
— Мечтатель ты, Коль, — отозвался Павел, смешно даже — пробовать в космической технике разбираться, но он все же склонился над полурастерзанным приборчиком, и они принялись терзать его уже вдвоем.
А потом тьма вокруг зашевелилась, они вскочили и замерли, как сковало непонятным ужасом, и на свет выползло нечто черное и блестящее, похожее на гигантского слизня, камень тек и пузырился под его брюхом.
— Нахуй! — скомандовал Павел, рванув в сторону, и все очнулись и побежали за ним.
Только Николай не двинулся, он медленно пятился, прижимая к груди детальки передатчика, и Павел оглянулся, блики света чертили резкие линии на темной фигуре наладчика и на жуткой массе слизня. А потом Николай закричал, страшно и очень коротко, и Павел оглянулся еще раз и увидел, что шлем его упал и осветил пузырящееся брюхо слизня, теперь окрашенное красным. А потом лампочка Николая погасла.
Они забились в очередной проход, теперь понятно, что их слизни прожигали, выползли по нему в пещеру попросторнее, остановились там.
— Надо дальше, дальше идти, — говорили ему ребята.
— Нет, будем ждать спасателей на одном месте, мы уже недалеко от поверхности. Если это опять попрет — здесь несколько проходов, уйдем. А из узкого места не уйти. Все будет хорошо, — объяснил им Павел, и его послушались.
Они сидели и ждали, а потом снова выполз слизень, они побежали и напоролись в проходе на нового.
— Назад! — крикнул Павел, и его снова послушались, побежали за ним в пещеру обратно к предыдущему слизню.
Слизни ползали медленно, вот в чем дело. На большом пространстве от них можно было убегать. Они и убегали, носились по еще не расплавленным местам. И Геныч упал на своих неловких железных ногах, на него наползло и начало есть, но они оттащили его, как хорошо, что полуандроид не чувствовал боли в железной заднице.