–Осторожно, напугаешь, – улыбнувшись, Паша забрала дочь.
Прибежали Наталья с Лизой, закричали:
–Папка, в салки обещал ещё вчера, почему слово не держишь?
Он схватил их в охапку, побежали во двор, откуда послышался весёлый громкий смех.
Ненадолго успокоилась Паша, видя любовь мужа к дочерям, но мысль о Любке постоянно сверлила голову. При встречах та называла её тётя Паша, подчёркивая не столько уважение, сколько зрелый возраст жены Якова.
Вскоре пришёл и дед Михаил в гости, во время чаепития поговорили о том, что надо бы пристрой сделать к дому – летнюю комнату, осенью голландку поставить для тепла, постепенно разговор потёк по другому руслу.
– Не переживай, Павла, направлю на путь истинный, не впервой в семьях детей порядки наводить.
Один активный фактор воздействия на сыновей у него был:
–Не позволю семью позорить! Наследства лишу. По миру пущу,– кричал с острасткой и всякий раз хватал кнут, хотя и раньше детей им не бил.
До сих пор помогал этот фактор, но по отношению к Якову применить его не привелось.
В 1928 году в Большой Грязнухе решили возродить не получившееся в двадцатом коллективное сельское хозяйство.
Снова началась насильственная коллективизация, – «раскулачивание», предполагавшее «насильственное и внесудебное лишение зажиточных крестьян, использующих наёмный труд, всех средств производства, земли и гражданских прав, и выселение в отдалённые районы страны», как писали газеты того времени.
В селе Большая Грязнуха богатых давно уже и не было. Кого раскулачивать, если ежегодно с 1917 до 1921 года раскулачивали? Под раскулачивание подпадали те, кто умело хозяйствовал в период НЭПа. Ну и что, если Шишигу (как звали Михаила в деревне) четыре раза раскулачивали, хозяйство окрепло, есть два батрака, батрачка.
–Так на ней вроде один из сыновей женился,– вставила секретарь сельсовета. Да и продналог всегда он вовремя сдаёт и в полном объёме.
–Потому и сдаёт, что излишков много. Богатеет упырь. А народ голодает.
Это пятое раскулачивание подкосило деда, он кричал, грозил, возмущался как мог, ругался матом. Вся его крестьянская душа бунтовала, поэтому и стал кандидатом на «насильственное и внесудебное лишение всех средств производства, земли и гражданских прав и выселение в отдалённые районы страны». Когда увозили, попросил Якова не о защите и помощи, а лишь одно: блюсти себя, хранить семью. Яков понял, к Любке с тех пор ни ногой.
Весна 1929 года. С трудом прошёл сев в только что созданном колхозе «1Мая», куда вступил, боясь очередного раскулачивания, Яков. На общем собрании он был выбран председателем. Проголосовало большинство. А вот зять Николай Чемезов, муж сестры Надежды, служивший в народной милиции и участвующий в раскулачиваниях своих родственников, напомнил о сидящем в заключении отце. Но присутствующий из уезда представитель напомнил слова Сталина «Сын за отца не отвечает». Урожайный 30 год и появление в колхозе трактора придало значимости колхозу и работе Якова: на каждое коллективизированное хозяйство было засеяно свыше 6 га, а на каждое единоличное не более трех. И доходы колхозников радовали, составив 548 руб. на каждое коллективизированное хозяйство, у единоличников в 1930 г. не превышали 334 руб. на каждое хозяйство. В газетах того времени писали, что колхозы дали «37% заготовленного в области хлеба, 57—масла, 37—овощей, 29%—технических культур и т. д.»
Дошли слухи и о деде Михаиле, который смог с освободившимся из заключения односельчанином передать письмо. Старик жив, валит лес в Новосибирске, оттуда и добирался с письмом бывший заключённый; его накормили, напоили, обо всём расспросили. Он рассказал, что после опубликованной в марте 1930 года статьи Сталина “Головокружение от успехов” и постановления ЦК “О борьбе с искривлениями партлинии в колхозном движении” дед написал письмо Н.К.Крупской, детально рассказав, что он не против Советской власти, а против тех перегибов, которые происходят на местах. Писал о детях, которые погибли, эту власть защищая, и просил её разобраться во всём. До Крупской письмо дошло, дед вернулся, ещё компенсацию выплатили, зарплату за двухлетнюю работу на лесоповале. Вернулся постаревшим, хмурым и больным. В колхоз, которым Яшка руководил, вступать не стал.
Головокружение от успехов колхозной жизни было недолгим. Начался отлив из колхозов. На юге Урала начался голод, охвативший к 32 году весь Урал. Страшное пришло время. «По данным бюджетных обследований, суточная норма питания одного члена колхозной семьи Урала в среднем за 1933 составила 361 г картофеля, 245 г хлеба-суррогата, 78 г овощей, 11 г мяса, 252 г молока, 0,03 шт. яйца. Хлеб заменялся суррогатами, которыми питались от 40 до 60% колхозников в течение 330-350 дней в 1932-1933. Хлеб-суррогат изготовлялся на 90% из лебеды, мякины, бересты, гнилого картофеля, дикой конопли, стеблей дикорастущих трав и т.д. Во многих семьях ели крыс, собак, кошек, трупы павших животных. В Башкирии, Свердловской, Пермской зафиксированы факты людоедства, в Туринском, Алапаевском, Надеждинском районах Свердловского. округа. – убийства детей из-за отсутствия питания.