- И по приезду домой нам придется менять всю твою обувь, - жена смеется над своей неуклюжестью в танцах. - Покупать на пару размеров больше.
Сколько выпито на данный момент, не знаю. Давно перестал считать, но алкоголь делает свое дело, я расслаблен, голова пуста. Оркестр уступил место светомузыке, и с каждой секундой этот дикий торнадо танца засасывает меня все больше.
- Идем, - тяну я Викторию.
- Только два танца, - стонет она.
И мы вливаемся в это бушующее море человеческих тел. Беру ее за талию, покачиваю, даю почувствовать ритм, вспомнить шаги... И вот она уже делает вращение у меня в руках и вступает на сильную долю. Три быстрых шага и медленный разворот. Сальса - это параллельная вселенная, попав туда однажды, никогда не забываешь ее. И Виктория подтверждает это, с легкостью воспроизводит выученные когда-то фигуры. Мы вписываемся в общий рисунок танца: быстрые шаги и повороты, пока еще небольшие поддержки. Мои руки скользят по ее точенному телу, то встречаясь с ним, то расходясь. И снова ловя в объятия.
На какую-то долю секунды мы сталкиваемся с парой Джеральда и Марии, и прекращает существовать наша с Викторией история. Теперь я рассказываю свою историю. Историю трусости и опустошения. Постоянно разыскивая в толпе одного из главных ее героев, с упоением наблюдая за его игрой.
Виктория замечает изменения в нашем танце и ведет меня к столику, списывая все на усталость и нещадное количество алкоголя, бурлящего в моей крови.
- У меня родилась великолепная идея, - неожиданно у стола появляется разгоряченная танцем Мария. - Едем к нам на виллу!
Девушка полна неуемной энергии. Ее улыбка зажигательна и приветлива, а взгляд темных глаз притягательно теплый, отказать ей, оказывается, невозможно.
- Они согласны, - по-детски задорно кричит она Джею, когда тот присоединяется к нам.
- Отлично! Тогда на выход, такси уже ждет.
Мы медленно тащимся через старый город, проезжаем череду пляжей и вскоре въезжаем в сектор частных владений. На заднем сидении Виктория восхищается танцевальным талантам наших друзей, а они в свою очередь рассказывают, что именно страсть к горячим латинским танцам и свела их в холодном и дождливом Лондоне.
Я наблюдаю за ними с переднего сидения, сидя в пол-оборота. Ангел и демон. Джеральд, светловолосый, как ангел, но по своей сути, он - черный демон моего искушения. Виктория же мой ангел, с волосами оттенка темной карамели, с карими глазами, в которых частенько блестят бесовские огоньки, чистый посланец добра и исцеления для меня.
Полностью погрузиться в свою своеобразную трактовку христианской мифологии я не успеваю - мы останавливаемся. Вилла Клайва встречает нас феерией огней.
После небольшой экскурсии по дому, который я знаю, наверное, даже лучше, чем нынешняя хозяйка, мы располагаемся в патио. Вечер танцев продолжается: моя супруга уговорила Марию показать несколько несложных фигур. Джеральд же необычно молчалив, и мы оба рассеянно наблюдаем за попытками девушек что-то станцевать.
Пить совершенно не хочется, поэтому лишь гоняю кубики льда по пузатому бокалу. А вскоре и вовсе хочу уехать в гостиницу, но громкие возражения девушек останавливают меня. Хозяйка настаивает на моем отдыхе в гостевой спальне.
- Третья дверь налево, - окрик Джея настигает меня на лестнице. Друг направил меня в ту комнату, где я жил еще в первый наш приезд на Кубу.
В просторной пустой кровати верчусь как волчок, перекатываясь из стороны в сторону, и кажется, что ни за что не уснуть мне сегодня. Но мягкие руки Морфея незаметно ложатся мне на веки, закрывая от меня мир, и скоро я проваливаюсь в его крепкие объятия. Когда просыпаюсь, за окном на черном небе сырной головкой еще висит луна. Виктория, свернувшись клубочком, тихо посапывает рядом. На удивление, голова чиста и совсем не болит, несмотря на количество выпитого накануне. Единственное неприятное последствие вчерашнего гуляния – изнуряющая жажда, словно внутри меня рассыпала бескрайние пески пустыня Сахара.
Несколько минут лежу, наблюдаю за Викторией. Ее сон спокоен и безмятежен. Но в итоге не выдерживаю мучающей меня жажды, решив спуститься на кухню. Выхожу в коридор и невольно отмечаю манящую приоткрытую дверь спальни Джеральда.
Не представляю и сам, что хочу увидеть сейчас там, в когда-то и моей спальне. Но сильное желание заглянуть искушает, заговаривает разумное отторжение и запрет.
Вероятно, алкоголь все же еще туманит мой рассудок, так как другого объяснения своим поступкам найти не могу. Я замедляю шаг на втором этаже, точно заколдованный, поворачиваю к третьей двери налево. Туда, где спит человек, забравший если не всю, то приличную часть моей души. И кроме него никто больше не вызывал во мне такую силу чувств, не дарил такие яркие впечатления и не оставлял такой тяжелый и горький осадок своего отсутствия рядом.
Еще за несколько шагов я понимаю, что происходит в спальне, но уйти не в моей власти. Невидимые нити снова тянут меня к запрету, лишают воли, как когда-то давно. Несколько шагов - и большая часть комнаты доступна моему взгляду.
Все в ней мне знакомо до сжимающей грудь боли, и в то же время все совсем чужое. Минимализм до сих пор властвует в царстве сна Джеральда, но теперь в него внесена теплота женских мелочей, в противовес холодной аскетичности, как несколько лет назад.
Еще один тихий, осторожный шаг - и огромная кровать открывается моему взору.
Я не верю своим глазам: красный шелк?
А как же черный сатин, который ты так любишь, Джей? Любовью к которому заразил и меня…
Хотя развратный, пошлый, будто струящийся при этом свете материал великолепно подходит к разворачивающейся перед моими глазами сцене. Мне бы плюнуть на все и убраться даже и не в гостевую спальню, а уже в гостиницу, но ноги налились тяжестью, вросли в пол, как в страшном сне. И я, спрятанный темнотой коридора, опираясь о косяк, наблюдаю за Джеральдом и Марией, в свете ночника яркими пятнами выделяющихся среди окружающего их полумрака.
Стройное, разгоряченное женское тело склоняется к партнеру, волосы черными волнами спускаются по спине и плечам. С моего ракурса отлично видна округлая пышная грудь с темными ореолами возбужденных сосков. Лица Джеральда я не вижу, лишь часть торса, жесткие линии бедер и ног. Его ладони танцуют собственную сальсу на теле партнерши, скользят по ребрам, грубо захватывают ягодицы, бедра. И на каждую дикую ласку она откликается негромким стоном.
Его ладони гладят ее плоский живот, обхватывают груди, вновь возвращаются вниз, поднимаются вверх, затем длинные пальцы зажимают соски. Мария выгибается, гортанно стонет, что-то шепчет ему. Джеральд выкручивает возбужденные горошины, поднимается, чтобы поймать одну из них своим жадным ртом.
От созерцания этой простой прелюдии возбуждение накатывает и на меня. Я знаю насколько Джеральд умел и изощрен, помню, как сам плавился от игры его дерзкого, проворного языка, когда он то сладко-нежно, то остро-жестко втягивал и отпускал мой сосок, прикусывал зубами и тут же зализывал тягучую боль.
- А-ах, - очередной стон Марии возвращает меня в действительность, в которой я уже глажу себя через тонкий материал белья.
Чувство отвращения к самому себе недолговечно, тут же тонет в новой волне возбуждения, стоит только девушке сдвинуться, открывая моему взору крепкие мышцы живота и трапецию паха своего жениха.
Она продолжает свое движение вниз, губы ласкают каждый миллиметр его тела, очерчивает языком пупок и медлит у самого паха. Гладит руками его бедра, дразнит дыханием, но не трогает его длинный, но не толстый, обвитый венами член. А когда она захватывает его ртом, Джеральд в немом стоне запрокидывает голову, в наслаждении закрывает глаза.