А потому что умел учиться на собственных промахах!
Вот, например, девочка, сидевшая с ним в первом классе за одной партой, то и дело поднимала руку и ликующе сообщала: «А Куранов ошибку сделал…», «А Куранов локтем толкается…» И Куранову доставалось. Наконец дождался какой-то её оплошности и заложил в отместку, за что, к изумлению своему, опять получил нагоняй. Было, помнится, очень обидно…
Спасибо тебе, учительница первая моя! Если бы не ты, вырос бы ябедником. А так ни одного рецидива. Как бабушка отшептала…
Мерзавец! Вот дура-то, прости господи… Главное — за что, за что?..
И направился Куранов в «Погребок». Устроился в одиночестве за столиком, заказал кружку светлого пива и принялся с удовольствием представлять, как зайдёт он в пресловутую «Чистку памяти», виновато пожмёт плечами, скажет: «Извините… Хотел было воспользоваться вашими услугами, но… Ничего лишнего. Такая вот оказия…».
Нет, это он, пожалуй, слегка загнул. Кое-что лишнее всё-таки время от времени всплывало — обычно по ночам, не давая заснуть, но большей частью какие-то пустяки. То не сумел ответить с достоинством, то проврался по мелочи и был уличён. Теперь вот это загадочное свидание…
— Ну что, сволочь? — задушевно спросил кто-то. — Сидишь? Пиво пьёшь?
Куранов поднял глаза. Над его столиком нависал неопрятный угрюмый субъект. Ещё не бомж, но где-то рядом.
— Мы знакомы? — с открытой неприязнью осведомился Куранов.
На секунду нависший опешил. Затем мордень его угрожающе перекривилась.
— Во-во… — зловеще проворчал он. — Прикинься ещё, что ты меня первый раз видишь!..
Куранов моргнул, всмотрелся. И такое, должно быть, сильное недоумение обозначилось на его физиономии, что явилось последней каплей.
— Может, ты и Гошу забыл? — рявкнул неизвестный, нависая всё ниже и ниже. — Гошу! Родимцева!.. Знаешь вообще, что с ним стало, после того как ты нас всех обул?..
Охранник в чёрно-серой робе отлепился от стойки и, поправив дубинку на ремне, неспешно приблизился к столику. Похлопал скандалиста по спине.
— …! — негромко скомандовал он, прикрывая рот ладошкой, словно бы говоря в микрофон. Должно быть, в «Погребке» велось видеонаблюдение. — Резко …!
Неизвестный злобно ощерился, но спорить не стал — двинулся к двери. Надо полагать, в подобные ситуации ему доводилось попадать не впервые, так что опыт имелся.
— На улице договорим, — скосоротившись, бросил он через плечо.
— Извините, — сказал охранник.
— Ничего… — сипло выдавил Куранов. — Спасибо…
— Служба, — равнодушно обронил тот и вернулся к стойке.
В полукруглом окошке слева, располагавшемся вровень с тротуаром, вскоре обозначились ношеные нечищеные ботинки и обтёрханные краешки брюк цвета хаки. Изгнанный из «Погребка» бузотёр поджидал Куранова снаружи.
Ну и как теперь поступить? Вызвать полицию? Попросить чёрно-серого стража, чтобы проводил?
Куранов допил пиво и подошёл к стойке.
— Отлучаться не имею права, — заранее предупредил его охранник.
— Да я не за этим, — заверил тот. — Вы меня через чёрный ход не выпустите?
— Славик, — повернулся страж к одному из барменов. — Выведи через служебный. А то кулючат у входа…
Гоша Родимцев… Да кто он, чёрт возьми, такой, этот Гоша Родимцев? И этот громила… в обтёрханных брюках…
Будто мало ему незнакомки, ни за что отвесившей мерзавца!
Что вообще происходит?
Выпущенный в неизвестный ему переулок Куранов поплутал по каким-то дворикам и выбрался на проспект неподалёку от «Чистки памяти». На ступеньках и отчасти на тротуаре толпилось человек десять. Неужели клиенты? Как некстати…
Извиняясь, пробрался к дверям, за которыми тоже, как выяснилось, околачивались в ожидании ещё человек шесть.
— Куда? — спросили Куранова.
— Туда… — указал он.
— Тогда в очередь, — кивнули ему на входную дверь.
— Ничего себе… — ошарашенно пробормотал он. — Я в прошлый раз приходил — никого не было…
— Повезло…
Снова очутившись на тротуаре, оглядел толпу и решил нанести визит позже. На всякий случай срисовал с вывески номер телефона, а вернувшись домой, позвонил.
Трубку долго не брали, потом отозвался сердитый мужской голос, мгновенно, впрочем, смягчившийся, стоило Куранову назваться — и это было по меньшей мере странно, поскольку ни имени своего, ни фамилии пожилому чистильщику чужих воспоминаний он раньше не сообщал.