Нет, здесь не так-то все просто! И я не должен поддаваться первому впечатлению.
Я с такой убежденностью изложил дело Корневу, что он сам зажегся идеей довести все до конца.
Выйдя из палатки лейтенанта, я тут же отправился на узел связи и позвонил в ближайшую гражданскую больницу.
Да, трудненько пришлось в поисках истины!.. Во-первых, услышав, что я интересуюсь роженицами, дежурные телефонисты стали вовсю проезжаться на мой счет. Я тут же получил кличку «счастливый папаша».
Что ж, пришлось с этим примириться. Но, к сожалению, в сельской больнице женщины по имени Екатерина не нашлось. Куда еще звонить? Какие еще населенные пункты лежат вдоль шоссе? А вдруг машина увезла женщину в Ленинград? Там ее не разыскать…
Я все больше и больше убеждал себя в том, что Артамонов говорит правду. Но как это доказать?.. Дозвонился еще до трех больниц; в них были Кати, но все они поступили или вчера, или несколько дней назад.
Я вернулся в палатку в самом мрачном состоянии духа. Артамонов, присев на койку, пришивал к гимнастерке чистый воротничок. Эпическое спокойствие, с которым он это делал, вызвало у меня прилив тихого бешенства.
«Я за него страдаю, — думал я с негодованием, — а он себя ведет так, как будто ничего не случилось».
— Артамонов, зачем мнете койку?., — сорвал я свою злость. — Пересядьте на скамейку!
Он встал и покорно вышел.
— Эй! Счастливый папаша! Поди сюда!..
Я обернулся. Из окна полковой телефонной станции высунулся сержант Бобров. Он махал мне рукой, но я не собирался останавливаться. Сыт по горло его насмешками!
— Папаша! — снова крикнул он. — Поди же скорее сюда! Женщина нашлась!
— Шутишь?!
— Какие могут быть шутки? Иди к воротам! Там шофер плащ-палатку привез! Говорит, ребенка в нее пеленали… Иди быстрей!
Через минуту я уже был на контрольно-пропускном пункте.
Посреди дороги, разговаривая с дежурным, стоял невысокий молодой шофер в промасленном ватнике, с зеленой плащ-палаткой в руке.
— Кого ждете? — спросил я и шумно перевел дыхание.
Шофер улыбнулся.
— Тут одного бойца… Крестного отца, можно сказать… Он в плащ-палаточку ребенка принимал. — Шофер переглянулся с дежурным, и оба весело подмигнули друг другу. — Вот решил завезти. Имущество все же казенное. Попасть может!..
— Это же мой Артамонов! Он в моем отделении! — радостно крикнул я.
— Ну, ему и передайте!
Шофер торжественно вручил мне плащ-палатку, залез в кабину и, развернув машину, уехал.
Когда я вернулся, Артамонов все еще сидел на скамейке, орудуя иголкой с ниткой. Я бросил плащ-палатку к его ногам.
— Возьми!..
Он взглянул на нее, даже потрогал, потом поднял на меня необыкновенно счастливые глаза. Таких я, кажется, еще никогда не видел!..
Стажировка подходит к концу. Скоро вернется Козлов, и я сдам ему отделение.
Но жизнь пока идет своим чередом.
Со всеми бойцами у меня установились ровные отношения. Только Северцев липнет, старается услужить, каждое приказание, как говорится, ловит на лету.
И надо же случиться, что именно он дважды опоздал в строй. У меня чесались руки его проучить.
После вечерней поверки приказал отделению остаться на месте, скомандовал «смирно» и объявил Северцеву выговор за систематическое опоздание в строй.
Я видел, как посерело его лицо, как жалко опустились плечи, он глотнул воздух и обвел языком сухие губы. В этот момент мне даже стало его жаль.
Когда я скомандовал «разойдись», Артамонов вдруг обнял Северцева за плечи.
— Не унывай! — усмехнулся он. — Козлов вернется, взыскание снимет.
Северцев зло толкнул его локтем и побежал в палатку.
А через три дня, накануне последнего дня стажировки, вернулся Козлов. Он переступил порог палатки, загорелый, отдохнувший.
— Здорово, хлопцы! — весело крикнул он и оглядел всех сверлящим, испытующим взглядом.
Я увидел, как озарилось мстительной радостью лицо Северцева и как дрогнули губы Артамонова.
— A-а, Козлов!.. Принимай отделение! — так же весело сказал я, поднявшись ему навстречу. — Все в полном порядочке!
— Да, вижу! — усмехнулся Козлов и задержал взгляд на Северцеве; я понял, что тот ему уже все доложил, в своей интерпретации конечно. — Порядочек полный! — Он вынул платок и долго вытирал красную крепкую шею. — А ну, Березин! — вдруг обратился он ко мне. — Пойдем-ка поговорим по-дружески.