«Когда согласен ты, — прервала Телимена, —
Пошли Тадеуша в столицу непременно!»
Затылок почесал Судья не без смущенья:
«Послать бы я послал, да есть тут затрудненья!
Я брата своего ослушаться не смею,
Монаха он теперь мне навязал на шею, —
Ксёндз Робак к нам сюда приехал из-за Вислы;
Мой брат открыл ему намеренья и мысли:
Женить Тадеуша на Зосе дал приказ он,
И нужно нам с тобой уладить дело разом.
К тому ж, скажу тебе, при браке столь желанном,
Их Яцек наделит значительным приданым,
По милости его владею капиталом,
Он одарил меня имуществом немалым!
И вправе он решать, — подумай-ка об этом, —
И помоги, сестра, мне делом и советом!
Мы познакомим их. Сознаюсь я, не споря,
Что Зосе мало лет, но в том не вижу горя [11];
К тому ж пришла пора ей выйти из затвора,
Не девочка она и взрослой будет скоро».
Всё это слушала с волненьем Телимена,
Вскочила второпях и села вновь мгновенно,
Как будто своему не доверяла слуху,
Гнала слова его, как прогоняют муху,
Отталкивала их в уста ему обратно
И разразилась вдруг: «Мне это непонятно!
Как быть с Тадеушем, вы разберётесь сами,
Об этом, добрый брат, не буду спорить с вами!
Вы с Яцеком вдвоём решайте, как хотите, —
Хоть и в корчму его за стойку посадите,
Пусть будет лесником, вольны вы в том вопросе,
Но права нет у вас распоряжаться Зосей!
Что вам до Зосеньки? Её рощу я с детства!
Пускай твой старший брат на то давал мне средства
И пенсию платил он Зосе ежегодно,
Но не купил её, и девушка свободна.
Пусть ей приданое назначил — деньги эти.
Как это знаешь ты и помнят все на свете,
Не без причины ей даёт он, что дивиться?
Обязан кое-чем Горешкам пан Соплица!»
(Судья внимал речам со скорбным выраженьем,
И с неохотою, и с тайным раздраженьем,
Махнул рукою он и голову повесил.
Ни слова не сказав, нахмурился, невесел.)
А пани кончила: «Я Зосю воспитала,
Я родственница ей, и мне решать пристало.
Я в зосиной судьбе одна приму участье!»
«А если в браке том нашла бы Зося счастье? —
Прервал её Судья. — А если Тадеушек
Понравится?» — «Ну, то — искать на вербе грушек!
Понравится ли, нет — судить нам рановато,
И Зосенька моя, хотя и небогата, —
Не деревенщина и не простой породы:
Ясновельможная и дочка воеводы;
Жених отыщется, за ним не станет дело,
А Зосенька, что мной воспитана умело,
Здесь одичала бы!» Казалось, что отказом
Судья не огорчён; он не повёл и глазом,
А молвил весело: «Чего же тут сердиться?
Бог видит, я хотел согласия добиться
Не принуждением, а если не согласна,
То право за тобой и гневаться напрасно.
Так брат приказывал и выполнил я волю,
Ты отказала мне — я не ропщу на долю
И брату отпишу, что не в моей то власти:
Устроить юноши и панны Зоей счастье.
А сам договорюсь я с паном Подкоморьим,
С ним слажу сватовство, — наверно, не поспорим!»
На милость гнев она переменила сразу:
«В моих суждениях, — сказала, — нет отказу!
Да Зося молода, ты сам заметил это, —
Посудим, поглядим, не дам ещё ответа,
А между тем, пока их познакомить можно,
Нельзя судьбу других решать неосторожно!
Прошу, не принуждай племянника ты силой,
Чтоб Зосеньку избрал и в брак вступил постылый.
вернуться
[11]
Из поэмы видно, что Зосе пошёл четырнадцатый год. В тогдашнее время панны этого возраста считались взрослыми, выходили замуж и становились матерями. По Литовскому статуту, опека над потерявшими родителей лицами женского пола оканчивалась, когда им исполнялось тринадцать лет.