Пан Тадеуш

Вдруг раздалось «Ату!» вслед быстрому зайчонку —
И Куцый с Соколом летят за ним вдогонку.
Борзые были здесь. Нередко после лова
Случалось лошадям в пути поднять косого.
Без сворок псы брели и, повстречавшись с серым,
Не ждали окрика, а понеслись карьером.
Юрист с Асессором за ними было гнаться,
Но Войский закричал: «Стой! С места не сниматься!
Ни шага никому я сделать не позволю,
Отсюда всё видать, русак несётся к полю!»
Зачуя псов, русак туда понёсся, верно!

Наставил уши он, как будто рожки серна,
И, вытянувшись весь, серел он в поле, будто
Не лапки быстрые под ним — четыре прута!
Казалось, на бегу едва земли касаясь,
Как ласточка летел тот злополучный заяц.
За ним клубилась пыль, за пылью псы; похоже,
Что заяц, пыль и псы слились в одно и то же —
Одна змея ползла, змеиной головою,
Конечно, был русак, и шеей пыль, а двое
Псов, точно два хвоста, мелькали над травою.

Юрист с Асессором раскрыли рты в волненьи,
Вдруг побледнел Юрист, как плат, как привиденье.
Асессор побледнел, поникши головою…
Змея длинней, длинней — тут что-то роковое!
Разорвалась змея, исчезла шея пыли,
У леса голова, хвосты далеко были!
Пропала голова, как будто шутки ради
Мелькнула вдалеке, а псы остались сзади.

Обманутые псы бегут у перелеска,
Не то советуясь, не то ругаясь резко.
Подходят медленно и опускают уши,
И поджимают хвост. Позор им лёг на души!
Не смеют глаз поднять, свершили преступленье!
И к панам не идут, а стали в отдаленьи.

Тут голову на грудь Нотариус повесил,
Асессор не сдавал, но тоже был невесел!
Вдвоём они нашли немало отговорок;
Мол, не привыкли псы охотиться без сворок!
Мол, заяц выскочил нежданно, нынче в поле
Хоть обувай собак; булыжники там, что ли,
И камни острые, и рытвины, и кочки.

Так объясняли всё борзятники, до точки.
Могла быть эта речь охотникам полезной,
Но те не слушали, смеялись нелюбезно,
Перебирали вновь минувшую облаву,
А свист их оглашал зелёную дубраву!
Гречеха только раз на зайца обернулся,
Узнав, что убежал, спокойно отвернулся

И продолжал рассказ: «На чём бишь я, панове?
Ах, да на том, что я держу друзей на слове!
Послужит шкура им дистанцией дуэли.
Жалеют шляхтичи: «Погибнут в самом деле»,
Я отвечаю им с улыбкою невинной,
Что шкура может быть порою очень длинной!
Панове, знаете, как, по словам Марона,
К ливийцам приплыла прекрасная Дидона
И там клочок земли добыла при условьи,
Что он уместится под шкурою воловьей [50].
И вот на том клочке встал Карфаген могучий,
Я ночью изучал недаром этот случай!

Едва взошла заря на берегах Вилейки,
Домейко на коне, Довейко на линейке.
А через реку мост косматый, крепко вбитый, —
Ремни из шкуры там нарезаны и сшиты.
Домейко стал на хвост, на морду стал Довейко,
Меж ними катится шумливая Вилейка!
«Стреляйтесь, — я сказал, — на славу подеритесь,
А лучше, удальцы, друг с другом помиритесь!»
Смеются шляхтичи, а дуэлянты злятся,
Ксендзу и мне пришлось немало постараться:
Читать Евангелье и приводить законы [51].
Смирились гордецы, хоть были непреклонны!

Довейко в жёны взял себе сестру Домейки,
До гробовой доски дружили их семейки!
Друзей примернее не знали мы в округе.
Домейко шурина сестру избрал в супруги.
Поставили они корчму на месте боя,
Её «Медведицей» [52] прозвали меж собою.