Так и Тадеуш был, хотя спокоен с виду,
Но в сердце затаил ревнивую обиду.
Когда в кругу друзей один угрюм бывает,
Своей угрюмостью других он заражает.
Сидели хмурые одни стрелки вначале.
На юношу взглянув, другие замолчали.
Обижен был на всех за дочек Подкоморий
И не хотел принять участья в разговоре.
Он знал, что дочери красавицы, с приданым,
Невесты первые— чего же больше паннам?
Меж тем вниманьем их не балуют мужчины.
Судья тревожился от этой же причины.
Гречеха, увидав, что все сидели молча,
«Ну, трапеза, — сказал, — не польская, а волчья!»
Молчанья не терпел речистый пан Гречеха,
Застольный разговор был для него утехой.
Не диво! Жизнь провёл со шляхтой на охотах,
На съездах, сеймиках, в хозяйственных заботах.
Привык он, чтоб ему бубнили что-то в ухо,
Всегда — когда смолкал, когда садилась муха,
Когда стерёг её, когда смыкались очи.
Беседы днём искал, не пропускал и ночи:
Молитвы слушал он и сказки вперемежку,
А трубки не терпел. Говаривал в насмешку,
Что немцы завели занятие пустое
И онемечить нас желают немотою!
Болтал он целый век, под говор спал бывало,
А просыпался он, едва лишь затихало.
Так мельник сладко спит под грохот и гуденье,
А станет колесо — умчится сновиденье.
Вот Подкоморию кивнул Гречеха живо,
Коснулся уст рукой, дав знак Судье учтиво,
Что хочет говорить, а те в ответ с приветом
Склонили головы: мол, просим вас об этом!
«Прошу я молодёжь, — так речь повёл Гречеха, —
Не избегать речей и не бояться смеха.
Жевать в молчании лишь капуцины рады [6],
Молчащий, — как стрелок, что бережёт заряды,
И ржавеют они в ружье его без толка.
А в старину велась беседа без умолка,
Сходились за столом стрелки, покончив с ловом,
Не только есть и пить, но обменяться словом!
Хвалили гонщиков, о гончих толковали,
Удачных выстрелов вовек не забывали.
Бывало, гомонит весёлая орава,
Мила беседа им, как новая облава!
Я знаю, почему сидите сокрушённо:
Беда нахлынула на вас из капюшона!
Вам стыдно промахов! Стыдиться их негоже,
Отличнейший стрелок промазывает тоже!
Бить метко, пуделять — такая наша участь,
Охочусь с детства я, а промах дав, не мучусь!
Тулощик пуделял, и утверждать я стану,
Случилось пуделять и самому Рейтану!
За то, что юноши нарушили порядки
И, зверя упустив, бежали без оглядки,
Забыв рогатину, за это молодёжи
Хотя не похвалю, не осужу я тоже.
От зверя убегать с двустволкою в дубраву,
Из трусов трусом быть — стяжать дурную славу!
А наобум палить, не подпуская зверя,
Как делает иной, прицела не проверя,
Ещё позорнее! Совсем другое дело,
На мушку зверя взяв, стрелять в добычу смело.
Когда промажешь ты, нет срама в отступленьи!
Идти с рогатиной велит не долг — влеченье!
Рогатина дана стрелкам для обороны,
Такие издавна охотничьи законы.
Как ни обидна вам обоим ретирада,
Но всё-таки, друзья, печалиться не надо!
Прошу я об одном, ревнуя к вашей славе,
Когда вы вспомните о нынешней облаве,
Припомните наказ, завещанный Гречехой:
„Друг другу на пути не будьте вы помехой!
И не стреляйте вы вдвоём в одну дичину“».
Гречеха только лишь успел сказать «дичину»,
Асессор тотчас же пробормотал: «девчину!»
Кругом раздался смех и крики: «Браво, браво!»
Завет оратора пришёлся всем по нраву.
Из одного конца несётся крик: «Дичина»,
С другого тотчас же ответствуют: «Девчина».
«Соседка», — прошептал Нотариус, «Кокетка», —
Асессор подхватил, взглянув на пани едко.
Гречеха между тем далёк был от упрёков
И оценить не мог улыбок и намёков,
Он рад был возбудить веселье молодёжи,
Хотел развеселить и остальных всех тоже,
И начал говорить, налив бенедиктина:
«Напрасно я ищу глазами бернардина,
Хотел бы рассказать ему за пиром славным
О метком выстреле, сегодняшнему равном.
Хоть Ключник говорит, что он стрелка такого
Знал только одного и нет ещё второго,
Но я другого знал. Был на облаве случай,
Двоих охотник спас от смерти неминучей!
Один Денасов был, другой Рейтан Тадеуш [7],
На них напал кабан, бежать бы им, да где уж!
Хвалили шляхтича вельможные панове
И пили за столом спасителя здоровье,
Они наперебой стрелка благодарили,
Кабаньей шкурою, деньгами одарили.
Я видел это сам, был с ловчими в дубраве;
Такой же выстрел был на нынешней облаве,
Как тот, который я хвалить не перестану, —
Он спас обоим жизнь: и князю, и Рейтану».
вернуться
[6]
Некоторые монастырские уставы (и строже других, устав капуцинов) предписывали молчание во время еды.
вернуться
[7]
Денасов — принц де Нассау-Зиген (1745—1808), известный искатель приключений, много путешествовавший. Служил в войсках у французов, итальянцев, русских; принимал участие в одной из русско-турецких войн. В Польшу прибыл в 1780 году, был гостем знатнейших польских аристократов (например, Кароля Радзивилла) и женился на княжне Сангушко. Рейтан — знаменитый в Литве охотник.