Пан Тадеуш

Я пану говорил, судиться надоело,
Я пану говорил, наезд — вот это дело! [12]
Удача — смелому, так исстари ведётся,
Кто в поле выиграл, тот своего добьётся!
Вражды с Соплицами процесс не уничтожит,
А «Перочинный нож» уладить дело может!
И если Матек нам поможет хоть немножко [13],
То из Соплиц у нас получится окрошка!»
«Отлично! — Граф сказал, — твой план сарматско-готский [14]

Мне больше по сердцу, чем суд их идиотский!
Пусть разнесётся слух по всей Литве широко:
Наездов не было от давнишнего срока!
Два года здесь сижу и всё не вижу боя,
Лишь хлопы за межу дерутся меж собою.
Наш доблестный поход сулит пролитье крови,
А для меня дела подобные не внове:
Когда в Сицилии я жил у князя в вилле,
Там зятя княжьего бандиты изловили
И выкуп от родни заполучить хотели,
Мы, взяв с собою слуг, вдогонку полетели:
Я двух разбойников убил своей рукою,
И пленника я сам освободил. Какое
Необычайное по блеску возвращенье —
Наш рыцарский триумф, будивший восхищенье!
Все шли навстречу нам восторженно, с цветами.
Дочь князя плакала счастливыми слезами,
И вести обо мне далеко полетели,
В Палермо [15] женщины лишь на меня глядели!
Всё приключение описано в романе,
Там даже назван я. Роскошное изданье,
Заглавье в памяти до сей поры хранится:
«Бирбантско-Рокский Граф!» А есть ли здесь темница?»
«Есть, — Ключник отвечал, — и как ей не водиться,
Да только погреб пуст, всё вылакал Соплица!»
«Пойдём с вассалами, вооружим жокеев!» —
Сказал сурово Граф. «Не надо нам лакеев! —
Гервазий закричал. — Годны лишь для разбоя,
Но с паном мы теперь задумали другое.
В наездах пан ещё не может разобраться.
Пойдём с усатыми! Те, верно, пригодятся!
Не в деревнях искать их надо, а в застянках,
В Добжине, а потом в Центычах и в Ромбанках [16].
Все шляхта добрая, кровь рыцарей течёт в ней,
Горешкам преданы, дружины нет почётней!
Заклятые враги они Соплиц проклятых,
Оттуда наберу я сотни три усатых!
Всё на себя возьму, моя о том забота,
Нам завтра предстоит великая работа!
Пан любит почивать, а петухи пропели,
Пока на страже я, пан выспится в постели.
Я с утренней зарёй в Добжин отправлюсь конный».

Граф согласился с ним и, уходя с балкона,
Взглянул в широкое отверстие бойницы,
Блестели огоньки в усадьбе у Соплицы.
«Иллюминируйте, — он закричал, — панове,
Но завтра в этот час мрак будет в Соплицове!»
Гервазий наземь сел, взглянув насторожённо,
И голову склонил, в заботы погружённый,
Свет месяца играл на лысине блестящей,
Гервазий пальцами чертил по ней всё чаще, —
Видать, сражение спросонок намечает…
Но веки сомкнуты, и сон их отягчает.

Вот клюнул носом он, рисуя планы битвы,
И принялся читать вечерние молитвы.
Меж «богородицей» и «верую» в затменьи
Увидел пред собой скользящий рой видений —
Горешков доблестных. Прошёл мороз по коже!
В руках их палаши и буздыганы [17] тоже.
Покручивая ус, сурово смотрят паны,
Вот сабли скрещены, взлетели буздыганы!
Гервазий задрожал при виде новой тени,
Кровавое пятно он различил в смятеньи —
И Стольника узнал! Всё стал крестить кругом он,
Чтоб только страх унять, утишить крови гомон.
За душ чистилищных пробормотал литанью,
Глаза сомкнулись вновь. Опять мечей блистанье!
Вот мчится конница в погоне за добычей,
И Рымша во главе, наезд на Кореличи!
Увидел и себя: верхом, преображённый,
Несётся на врага он с саблей обнажённой,
И развевается широкая крылатка,
И валится со лба назад конфедератка [18].
Всех давит он конём и всех с пути сметает,
Соплицу, наконец, в амбаре поджигает.
Тут рассыпаются, пылая, головешки,
И крепко спит слуга последнего Горешки.