Монах всплеснул руками,
Уставясь на Судью, сказал, пожав плечами:
«Когда весь мир дрожит, тебя процесс тревожит!
От мелких дрязг тебя ничто отвлечь не может!
С Наполеоном к нам идёт в Литву свобода,
Но дела нет тебе до твоего народа?
А как ты нужен нам!..» — «Зачем?» — спросил Соплица,
«Не понял ты ещё, что на сердце таится?
Не прочитал в глазах? Я широко раскрыл их!
Но если кровь Соплиц в твоих струится жилах,
То ты поймёшь меня! Пора нам сбросить узы.
Ударим с тыла мы, а спереди — французы!
Погоня лишь заржёт, Медведь взревёт на Жмуди [8],
Подымутся на зов повсюду наши люди.
Под дружным натиском не устоять солдатам,
Восстанье всё сметёт своим огнём крылатым.
Захватим у царя и пушки, и знамёна,
С победою пойдём встречать Наполеона!
Он спросит нас: «Кто вы?» — завидя наши пики.
«Повстанцы! — загремят победно наши крики, —
Мы с вашей армией пришли соединиться».
«А кто командует?» — «Командует Соплица!»
Забудется тогда лихая Тарговица!
Покуда высятся Понары, Неман льётся,
Соплицы имя, брат, вовеки не сотрётся!
На внуков, правнуков с почтением укажут:
«Соплица! Он из тех Соплиц великих, — скажут, —
Которым удалось поднять в Литве восстанье».
Соплица отвечал: «Я не ищу вниманья,
И славы не ищу, но поклянусь я свято,
Хоть не причастен я к грехам родного брата,
Хотя я отроду с политикой не знался,
Хозяйству предан был, судейством занимался,
Но шляхтич я — пятно хотелось бы стереть мне,
Поляк — за родину не жалко умереть мне!
Пусть не рубака я и человек я старый,
Но раздавать умел когда-то я удары:
В последний сеймик я двух братьев на дуэли
Изрядно потрепал, едва лишь уцелели.
Но, дело прошлое… Чего же медлить доле?
Пусть скажет ваша честь, не выйти ли на поле?
Стрелков собрать легко, что тратить время в спорах?
В приходе пушка есть, найдётся также порох!
И острия для пик у Янкеля хранятся,
Он дать их обещал, они нам пригодятся!
Он из Крулевца их доставил под секретом,
Мы древки смастерим, толк понимаем в этом!
И сабли есть у нас, мы полетим на поле —
Тадеуш, рядом я, а там всё в божьей воле!»
«Кровь польская! — вскричал монах, раскрыв объятья,
И обнялись они. — Тебя могу назвать я
Соплицей истинным, ты послан в утешенье
Скитальцу Яцеку, чтоб он снискал прощенье!
Искупишь грех его, содеянный когда-то!
Я уважал тебя, теперь люблю, как брата!
Пора готовиться, поговори со всеми.
Я место укажу и сам назначу время:
О мире царь послал просить Наполеона [9],
Ещё не подняты победные знамёна,
Но Юзеф наш слыхал от самого Биньона [10],
Который при дворе, что то лишь промедленье,
И скоро перейдут французы в наступленье.
Должны быть начеку вы каждое мгновенье,
Я вам привёз приказ, чтоб вы готовы были
Французам доказать, что Польшу не забыли,
Всем сердцем жаждете слияния с Короной [11],
С единокровною сестрой своей исконной.
А с Графом должен пан пойти на мировую;
Граф молод, фантазёр, но в нём я доблесть чую,
Он истинный поляк, хоть и чудак, без спора,
Но в революции нельзя без фантазёра!
Годятся и глупцы, из опыта известно,
Лишь только б слушались и воевали честно!
Граф — роду знатного, имеет он влиянье [12],
Поднимет он повет, когда начнём восстанье,
Все скажут, что магнат не станет зря сражаться,
Знать, дело верное! Чего же нам бояться?
Я поспешу к нему!» — «Спеши! — сказал Соплица. —
Пускай же предо мной он первый извинится,
Ведь я старик уже, и спорить он не будет;
Ну, а процесс пускай третейский суд рассудит!»
Ксёндз двери закрывал. Судья промолвил: «С богом!
Счастливого пути!»
Монах был за порогом,
В тележку быстро сел, и лошадь затрусила,
Пыль поднялась столбом, из глаз тележку скрыла.
Хоть не видна была уже во мгле сутана,
Как ястреб, капюшон взносился из тумана.
Усадьбу графскую приметил из долины
Протазий, — так лиса на запах солонины
Идёт, хоть ведомы охотничьи повадки,
Присядет, поглядит: как? Всё ли здесь в порядке?
Принюхается вновь и спросит у дубравы,
У ветра свежего — уж нету ли отравы?..
Протазий лугом шёл, любуясь сенокосом,
Вот палку поднял он и повертел под носом,
Как будто увидал скотину, где не надо,
И, так лавируя, он выбрался из сада.
Тут он изобразил охотничью ищейку
И юркнул в коноплю, найдя в плетне лазейку.
вернуться
«Поганя» — герб великого княжества литовского: на червонном поле изображён всадник, скачущий на белом коне; в правой руке у всадника меч, в левой — щит. «Медведь» — герб Жмуди, низменной прибалтийской области, которую до последнего раздела Польши называли княжеством Жмудским с уездам: Росенским, Шавельским и Тельшевским; это были земли старой Литвы, в которых сохранилось много особенностей, бытовых и этнографических.
вернуться
Исторически неверно. Александр I не посылал просить мира у Наполеона, но после вторжения французов, к Наполеону прибыл (в июле 1812 года) генерал Балашов, предложивший французам отвести войска за Неман и прекратить военные действия против России.
вернуться
Луи Биньон (1771—1848) — французский дипломат, был в 1811 году представителем Наполеона в столице герцогства Варшавского, а позднее его комиссаром при временном правительстве Литвы. Юзефа Понятовского в то время не было в Варшаве: с апреля и до осени 1811 года он жил в Париже.
вернуться
Здесь говорится о движении в Литве с целью воссоединения с собственно Польшей, «Короной». Наполеоновские эмиссары в Литве поощряли эти стремления, тогда как некоторые литовские магнаты, во главе с М. Огинским и князем Любецким, держались не французской, а русской ориентации.
вернуться
Граф был представителем знатного рода, магнатом. Могущественные магнаты, сосредоточивая у себя огромные владения и будучи первыми вельможами в государстве, фактически пользовались исключительными привилегиями и использовали шляхту в своих политических целях.