Когда историю окинем мы глазами
В её развитии [22], то что ж увидим сами? —
Селились дикари в лесах во время оно,
Объединяла их одна лишь оборона.
Чтоб обеспечить жизнь спокойную народу,
Стесняли дикари порой свою свободу.
Вот первый был устав, из этого устава —
Первоисточника — возникло наше право.
Законы создаёт, коль в дело вникнуть строго,
Правительство, — оно ж, мы знаем, не от бога!
Общественный контракт — всему основа, так-то!
Ну, а раздел властей лишь следствие контракта» [23].
«Ну, о контрактах речь, заговорил ab ovo!
К чему перебирать старьё такое снова?
Кто покориться нас заставил царской власти.
Господь иль сатана? Не в знании тут счастье,
Советуй, как теперь уйти нам от напасти!»
Кропитель закричал: «Вот было б делом милым
Добраться до царя и закрепить кропилом!
Уж не вернулся б он по Киевскому тракту,
И никакие тут не помогли б контракты!
Не воскресили бы его ни слуги божьи,
Ни Вельзевуловы. Кропило мне дороже.
Чем ваша речь, хоть вы красноречивы были.
Шум-бум, и нет её! Суть главная в Кропиле!»
«Так! — Бритва запищал. — Так, правильно, ей-богу!
Он от Кропителя перебегал к Забоку
(Свершает так челнок по кроснам путь недлинный)…
«Так, Матек с Розгою и так, Матвей с Дубиной!
Побьёте москалей, едва начнётся битва,
Команду Розга даст и не подгадит Бритва!»
«Команда что? — сказал Кропитель. — На параде
Нужна была она, а в Ковенской бригаде
Была короткая: «Страши, не зная страха,
Не дай задеть себя, а сам лупи с размаха!
Шах-мах!» Тут завизжал истошно Бритва: «Так-то!
На что регламенты? Не надобно контракта!
На эти пустяки нам время тратить жалко,
Пойдём за Розгою! Нет лучшего маршалка!»
Креститель подхватил: «Забок наш предводитель!»
Добжинцы грянули: «Да здравствует Кропитель!»
Шум начался в углах, где мненья разделились,
И на два лагеря все шляхтичи разбились.
«Согласья не терплю! Моя система это!» [24] —
Так Бухман закричал. А кто-то крикнул: «Вето!»[25]
Но крики заглушив, раздался голос грубый
Вошедшего в тот миг сердитого Сколубы:
«Добжинцы! Хорошо ль вы поступили с нами?
Мы все наделены такими же правами!
Созвал Рубака нас, по прозвищу Мопанку,
Сзывая шляхтичей по нашему застянку,
Клялся торжественно, что совещанье это
Касается нас всех и целого повета,
А не Добжинских лишь! Монах, в былую встречу,
Долбил о том же нам, но путаною речью.
Желая оказать, панове, вам услугу,
Послали мы гонцов и подняли округу,
Так почему же нам не совещаться вместе?
Ведь шляхтичей пришло не менее, чем двести!
Голосовать мы все хотели бы свободно,
Скажите ж, почему вам это неугодно?»
«Пусть равенство живёт!» —
Мицкевичи вначале,
И Стыпулковские [26] вопили: «Так, Сколуба!»
Но Бухман закричал: «Согласье мне не любо!»
А Тераевичи за ними закричали,
Кропитель подхватил: «Мы обойдёмся сами!
Виват маршалок наш! Наш Матек над Матьками!»
«Мы просим!» — крикнули Добжинские на это,
А прочие в ответ заголосили: «Вето!»
Разбились голоса, шум поднялся великий,
Кивают головы и «просим!» рвутся крики,
И «вето!» им в ответ, и крики «просим!» — снова.
Единственный из всех Забок молчал сурово;
Сидел недвижно он с поникшей головою,
Кропитель перед ним, как лист перед травою,
Стоял и головой, подпёртою дубиной,
Вертел, как тыквою, на шест надетой длинный.
Кивал он тем и тем, выкрикивая часто:
«Не соглашаемся! Кропить Кропилом, баста!»
А Бритва двигался живее и живее,
Он от Кропителя перебегал к Матвею,
И Лейка подходил от шляхтичей сердитых
К Добжинским, будто бы желая примирить их.
«Брить!» и «Кропить!» — кругом кричали в исступленьи.
Хотя молчал Забок, но он терял терпенье!
Пока народ шумел, как будто оглашённый,
Среди голов людских блеснул клинок сажённый,
Был шириною в пядь, потяжелей дубины,
И обоюдоостр, без пятен, без щербины.
То был тевтонский меч из нюренбергской стали —
И от оружия все глаз не отрывали.
Хоть кто вознёс его, не видели литвины,
Однако крикнули: «Виват! Наш «Перочинный»!
Виват могучий герб — краса всего застянка!
Виват Рубака наш! Наш Козерог-Мопанку!»
Гервазий (то был он) протиснулся сквозь давку.
Стал, «Ножиком» взмахнул и оперся на лавку.
Салютовал клинком он Матеку при этом:
«Склоняется мой «Нож» пред Розгою с приветом!
Добжинцы, шляхтичи, пришёл вам рассказать я,
Зачем вас на совет созвал сегодня, братья!
Как надо поступить, пускай решает шляхта,
Об этом толковать не буду второпях-то.
Теперь большой вопрос решается на свете,
Вам Робак говорил не раз о том предмете».
«Да, знаем», — был ответ. — «Так, шляхтичи, полслова
Тому достаточно, кто думает толково.
Не правда ль?» — «Правда, так!» Тут продолжал оратор:
«Там русский царь, а там французский император, —
Воюет царь с царём, князья идут с князьями,
Все встретятся в бою, а что же будет с нами?
Что нам бездельничать? Пока большой большого
Осилит, маленький пускай побьёт меньшого!
В горах и на лугах пусть малый бьётся с малым,
Так русского царя мы потихоньку свалим!
Речь Посполитая получит вновь свободу».
«Он правду говорит! Глядит, как будто в воду!»
Кропитель выкрикнул: «Кропить! С Кропилом в битву!
Я брить всегда готов! Не забывайте Бритву!»
А Лейка заклинал, ну впрямь читал молитву:
«Кропитель, Матек, вам маршалка выбрать надо!»
Вмешался Бухман тут: «В согласии нет лада!
От спора общего лишь выиграет рада!
Молчите, слушайте, потом берите слово!
Рубака осветил предмет с конца другого!»
вернуться
[22]
Бухман педантически развивает перед деревенскими шляхтичами теорию «Общественного договора» (1762) Жан-Жака Руссо.
вернуться
[23]
«Общественный контракт» — «общественный договор» Руссо, по которому правитель управляет не «божьей милостью», а волей народа, по уговору. Теория «Разделения властей» на законодательную, исполнительную и судебную была разработана французским писателем эпохи Просвещения, Монтескьё. Здесь Бухман выступает как сторонник либерально-конституционного или даже республиканско-демократического строя.
вернуться
[24]
Здесь — сатирический выпад против постоянных склок многочисленных направлений и партий в польской эмигрантской среде.
вернуться
[25]
Вето (лат. veto) — запрещаю, традиционная в Польше формула срыва сейма, на котором непременно требовалось единогласное решение. Эта формула так въелась в сознание каждого шляхтича, что даже после ликвидации Речи Посполитой ею, по создавшейся привычке, то и дело пользовались и в сильно сузившейся общественной жизни и в быту.
вернуться
[26]
Стыпулковские были родственниками поэта; Винценты Стыпулковский был женат на тётке А. Мицкевича, и ему с 1806 года принадлежало Заосье, перешедшее к чете Стыпулковских от отца поэта.