Та речь понравилась, все сразу зашумели,
И захотелось всем участвовать в весельи.
Гул одобрений рос, но Ключник с грозной миной
Еврею показал свой «Ножик перочинный»;
Убрался Янкель вмиг, вслед загремел Рубака:
«Не о тебе тут речь! Не суй свой нос, собака!
Скажи мне, пан Пруссак, неужто за две барки
Coплицы ты теперь его защитник жаркий?
Мопанку позабыл, Горешковых десяток
Сплавлял твой батюшка, тем приобрёл достаток!
В довольстве вся семья живёт у вас доныне;
Да все вы, наконец, кто ни живёт в Добжине,
Отлично знаете, я сам тому свидетель,
Что Стольник был для вас отец и благодетель!
Кто управлял всегда в его именьях Пинских?
Кто экономом был? Все из семьи Добжинских!
Буфетом ведал кто? Добжинские, конечно, —
И на хлебах его вам всем жилось беспечно!
Бывало, хлопотал за вас он в трибунале,
Следил он, чтобы вас в делах не обижали,
Для вашей детворы магнат входил в расходы:
За обученье их платил в былые годы!
Да что и говорить! Его обычай ведом,
Покойный Стольник был недаром вам соседом!
Теперь другой у вас сосед — судья Соплица;
Что сделал он для вас?»
«Невелика ведь птица,
А задаётся как! И держится как гордо!
Не сделал ничего! — ответил Лейка твёрдо. —
Однажды я позвал его на свадьбу дочки,
Поил — не хочет пить, мол, «мне не выпить бочки,
Вы, мол, привыкли пить, а я уже не в силах!»
Подумаешь, течёт кровь голубая в жилах!
Не пил, но мы ему насильно влили в глотку…
Из Лейки выпьет он теперь другую водку!»
Кропитель закричал: «Злодей получит трёпку!
Мой сын был молодцом, а стал похож на пробку,
Так поглупел теперь! Стал просто дурачиной!
Кто виноват во всём? Судья всему причиной.
Я сыну говорил: «Не бегай в Соплицово,
Когда поймаю там, то выдеру сурово!»
Он снова к Зосе — шмыг! Но я стерёг в овраге,
Хвать за уши его и надавал бродяге!
А он всё хнык, да хнык! Чего тебе, бедняге?
„Убей, но я пойду!“ — ответил он рыдая.
Зачем? А он — „люблю!“ Ну, понял всё тогда я!
Гляжу, извёлся он, а парень был не робкий.
Я попросил Судью: „Отдай, мол, Зосю Пробке!“
„Пускай три года ждёт, а там, как Зося хочет“, —
Ответил мне, а сам он о другом хлопочет!
Приду с гостями я теперь на свадьбу тоже,
Кропилом окроплю я новобрачных ложе!»
Гервазий завопил: «Ворюга тот гуляет!
Законных панов он к тому же разоряет!
А память Стольника изгладилась в Добжине.
Знать, благодарности здесь нету и в помине!
И если вы с царём не побоитесь биться,
То что же вас страшит ничтожный пан Соплица?
Тюрьмы боитесь вы? Я не зову к разбою,
Стою за право я и призываю к бою!
Граф выиграл процесс, декретов есть немало,
Оформить надо их, как в старину бывало,
Что трибунал решал, то шляхта выполняла,
Поддерживая честь и славу трибунала!
Отсюда выросла и всех Добжинских слава,
В наездах постоять могли они за право!
Напрасно москалей вёл шеф их Войнилович
И помогал ему пан Волк из Логомович [28],
Но пана Волка мы тотчас же в плен забрали,
Повесить думали его на сеновале;
Он был слугой царя, для хлопов был тираном,
Но хлопы сжалились над бессердечным паном! [29]
Возьмусь за нож, когда Судьи мне не повесить,
Наездов помню я не менее, чем десять!
И выходили мы всегда из них со славой,
Как и пристало то могучей шляхте бравой.
Примеры старины достойны подражанья!
Граф тяжбу выиграл, но мало предписанья;
Никто из вас помочь не хочет сиротине,
А Стольник некогда всем помогал в Добжине!
Что ж, у наследника его лишь друг единый —
Гервазий, да ещё с ним «Ножик перочинный!»
вернуться
Здесь речь идёт о так называемом «мышском» заязде, о котором ничего достоверного неизвестно. Нет никаких сведений и о Войниловиче. Логомовичи, вернее Логумовичи, — деревня в Ошмянском повяте, севернее Новогрудка, между Неманом и Березиной. Эту деревню купил в 1800 году Самуэль Волк-Ланевский, составивший себе потом огромное состояние благодаря поставкам зерна для русских войск в 1812 году.
вернуться
Этот случай исторически достоверен, только он произошёл значительно позднее (20 лет спустя, во время восстания 1831 года). Предание о неслыханной жестокости Волка (он умер ок. 1850 г.) живо было в Ошмянском повяте ещё в начале XX века. Рассказывают также, будто Волк, услышав от кого-то, что имя его упоминается в «Пане Тадеуше», приказал прочесть ему поэму Мицкевича.