Побрёл он, но в душе звенел укор жестокий.
Тадеуш знал, что им заслужены упрёки,
Что горе причинил он бедной Телимене,
Что справедливо был он уличён в измене.
Однако оттого милей она не стала;
О Зосе думал он, и сердце трепетало.
Казалась девушка уже недостижимой —
А дядя сватал их! Была б его любимой, —
Вмешался дьявол тут! Тадеуш соблазнился,
Запутался во лжи, а дьявол отстранился.
Всего два дня прошло, и вот уже злодей он!
Погибла будущность! Ужасный грех содеян!
В той буре чувств его мелькнула на мгновенье
О поединке мысль — единственном спасеньи:
«Я Графу отомщу, тому порукой шпага!»
Но мстить за что ему и сам не знал бедняга.
И гнев как занялся, так и погас мгновенно,
Тадеуш размышлял с печалью сокровенной:
Зачем же совершать ошибку роковую?
Быть может, к Графу я не попусту ревную,
Быть может, Зосенька дарит ему участье
И в браке с ним найдёт заслуженное счастье?
И сам несчастен я, и горе сею всюду, —
Чужому счастью я препятствовать не буду!
Он впал в отчаянье и помышлял уныло,
Что выход из беды единственный — могила!
В безумьи голову он охватил руками
И поспешил к прудам неверными шагами.
Дышал всей грудью он, там в глубине прохладной
Он взоры утопил, тянулся к ней он жадно,
Захвачен был шальным восторгом упоенья:
Самоубийство ведь, без всякого сомненья,
Есть род безумия; и юношу манила
Зелёная вода — холодная могила.
Его отчаянье смутило Телимену, —
Простив Тадеушу невольную измену,
Изменника она всем сердцем пожалела,
А сердце доброе красавица имела!
Хоть горько было ей, что любит он другую!
Хотела наказать, а не губить, ревнуя.
Вдогонку бросилась и закричала пану:
«Женись на Зосеньке, мешать тебе не стану!
Не то, так уезжай!» Но он не слышал зова,
Стоял на берегу средь шороха лесного.
По воле неба Граф с жокеями своими
В то время проезжал тропинками лесными,
Он зачарован был небесной глубиною,
Надводной музыки мелодией живою,
Звенящей арфами. Нигде на свете больше
Лягушки не поют так сладостно, как в Польше!
Граф придержал коня, забыл он о поездке
И слушал кваканье, журчание и плески,
Глядел на землю он, на небо, на берёзки,
И, верно, новые обдумывал наброски.
Картине подлинно мог всякий подивиться,
Глядели с нежностью пруды друг другу в лица;
Направо — светлый пруд своей водой прозрачной
Напоминал лицо прелестной новобрачной!
Зато налево пруд темнел под небом звёздным,
Казался строже он, с мужским лицом серьёзным.
Вкруг правого песок и золотой и нежный,
Как пряди светлые! Вкруг левого прибрежный
Густой тростник с лозой сплели подобье чуба,
И оба в зелени, — глядеть на них так любо!
Прозрачные ручьи сплетались словно руки
В одну струю, она спадала на излуке,
Но не могла пропасть в глубокой тьме оврага,
Ведь уносила свет её живая влага.
Вода сбегала вниз, подобная прибою,
Блеск месяца стекал за каждою струёю,
И, достигая дна, дробился в ней без счёта,
А струи падали стремительно, с налёта,
И сыпалась на них горстями позолота.
Не свитезянка[25] ли за дымкою тумана
Струила воду в ров из призрачного жбана,
И золото в овраг из фартучка бросала,
И тешилась, когда в воде оно мерцало?
Покинув тёмный ров, ручей смирял движенье,
Но по равнине всё ж видать его теченье, —
Недаром на его поверхности дрожащей
Лежал во всю длину луч месяца блестящий.
Точь-в-точь Гивойтос — змей[26], сверкающий и длинный,
Который будто спит в кустарниках долины,
Но видно издали по ярким переливам,
Что дальше он ползёт движением ленивым,
Так по пути ручей мелькал, таясь в ольшине,
Темневшей далеко, в лазоревой ложбине.
Неясным очерком, почти что невидимкой,
Как духи, скрытые до половины дымкой.
Стояла мельница внизу, в кустах зелёных,
Как старый опекун, что выследил влюблённых
И, тайный шёпот их подслушав, рассердился,
И головой затряс, и бранью разразился, —
Так затрясла теперь крылом, поросшим мохом,
Старушка мельница и пальцами со вздохом
Вдруг начала грозить, всердцах забормотала,
Вмиг замерли пруды — молчание настало,
От грёз очнулся Граф;
глядит не наглядится:
Тадеуш перед ним, попался, пан Соплица!
«К оружью!» — Граф вскричал, и тотчас налетела
Толпа на юношу; не разобрав, в чём дело,
Уже он схвачен был. Во двор вломилась клика,
И всполошились все от мала до велика.
Тут выбежал Судья, чтоб дать отпор разбою,
И Графа увидал нежданно пред собою.
«В чём дело?» — закричал. Граф поднял шпагу с жаром,
Но безоружного не поразил ударом.