«Соплица, — молвил он, — фамильный враг старинный,
Теперь ответишь мне за все былые вины!
За то, что посягнул ты на добро Горешков,
За оскорбления отмщу я, не помешкав!»
Судья, перекрестясь, сказал: «Во имя божье!
Да разве ваша честь разбойничает тоже?
Как совмещает пан с высоким положеньем
Разбой, который впрямь зовётся преступленьем!
Я не позволю вам!» Дворовые гурьбою
Сбежались с палками, уже готовы к бою.
Гречеха, времени на речи не теряя,
На Графа взглядывал, ножом своим играя.
Чтоб свалке помешать, пришлось Судье вмешаться
Враг новый близился, напрасно защищаться!
Ружейный выстрел вдруг раздался из ольшины,
И топот по мосту несущейся дружины,
И «Гей же на Соплиц!» неслось уже из лога…
Затрепетал Судья — узнал он Козерога!
Граф закричал ему: «Сдавайся, пан Соплица!
Со мной союзники, ты должен подчиниться!»
Асессор подбежал и крикнул возмущённо:
«Стоп! Арестую вас я именем закона!
Отдайте шпагу мне, не то придут солдаты!
Напали ночью вы, а значит, виноваты,
Указом тысяча двухсотым…» Но бедняга
Не кончил, по лицу его хватила шпага.
Асессор замертво упал. Всем показалось,
Что не очнётся он: погиб, какая жалость!
Соплица закричал: «Разбойник ты великий!»
Все зашумели тут, но, заглушая крики,
Вопила Зосенька испуганно спросонок,
К Судье на грудь она припала, как ребёнок.
Тут под ноги коня упала Телимена;
И руки подняла, белевшие, как пена,
А кудри чёрные чело её венчали.
«Злодей, где честь твоя? — воскликнула в печали,
Во имя Господа! Прошу я со слезами…
Ведь не откажешь ты в последней просьбе даме!
Жестокий! Порази нас первыми скорее!»
Упала в обморок. Склонился Граф пред нею,
Он соскочил с коня, смущённый этой сценой:
«О панна София! О пани Телимена!
Нет! Безоружных кровь не запятнает стали!
Соплицы, все теперь вы пленниками стали!
Так мне в Италии пришлось по воле рока
Бандитов окружить вблизи Бирбанте-Рокка [27];
С вооружёнными я расправлялся тут же,
А безоружных всех велел связать потуже, —
И увеличили они триумф заветный.
Повесили потом их у подножья Этны».
Соплицам повезло, что графский конь был лучший
Из всех других коней, помог счастливый случай!
Граф отомстить хотел им собственной рукою,
Он шляхту далеко оставил за собою,
Лакеи ехали за Графом вслед попарно —
Сравниться бы могли с пехотой регулярной,
А шляхтичи меж тем не медлили с расправой:
В восстаньях одичал характер шляхты бравой.
Граф холодней уже расценивал событья
И обойтись хотел он без кровопролития.
Поэтому Соплиц он запер, словно пленных,
Жокеям приказал стеречь их зорко в стенах.
Вдруг: «Гей же на Соплиц!» — и шляхта повалила,
Двор заняла она с несокрушимой силой,
Тем легче, что Судья в тюрьме был с гарнизоном.
Несутся шляхтичи потоком разъярённым,
Их не впускают в дом, спешат под сень фольварка,
Все ищут, биться с кем? Но вот на кухне жаркой
Лихие шляхтичи носами потянули —
Благоухание кастрюль они вдохнули,
Все захотели есть, вражда была забыта,
Горячий гнев остыл во славу аппетита.
Марш утомил людей, да и совет был трудный,
«Есть! Есть!» — заголосил отряд их многолюдный.
«Пить! Пить!» — откликнулись соратники ретиво,
Два хора грянули, согласные на диво!
Крик будоражит всех, ведь шляхте не до шуток,
У каждого давно заговорил желудок.
Тут шляхта бросила мушкеты и рапиры,
Как будто ратников сменили фуражиры.
Гервазия к Судье не подпустили даже,
Пришлось ему уйти при виде графской стражи.
Не мог он отомстить, все под замком сидели.
Но он не позабыл своей заветной цели
И Графа утвердить в правах хотел формально,
Чтоб совершилось всё по правилам, легально.
За Возным гнался он с уже готовой речью,
Покуда не нашёл Брехальского за печью,
За шиворот схватил и поволок за двери,
Приставил нож к груди, чтоб возбудить доверье.
«Пан Возный, просит Граф у вашей панской чести,
Чтоб огласили вы, как принято, на месте.
Ту интермиссию, что вводит во владенье
И замка, и полей, и целого именья.
Да что перечислять! Все cum graniciebus
Kmetonibus, scultetis, et omnibus rebus
Et quibusdam aliis [28] как знаете, долбите,
He пропуская слов!» — «Постойте, не спешите! —
Гервазий отвечал, поглаживая пояс, —
Я позыв огласить готов, не беспокоясь,
Однако это акт без всякого значенья,
Понеже вынужден был силой принуждения!»
«Здесь нет насилия, — сказал Гервазий скромно, —
Я вежливо прошу, а если пану тёмно, —
Я посвечу «Ножом». Вмиг от огней весёлых
Засветится в глазах, как в девяти костёлах!»
«К чему, Гервазенька, со мной такой ты грозный? —
Протазий вопросил. — Я кто? Я — только возный!
В округе ведомо, что дел я не решаю,
Что продиктуют мне, то я провозглашаю!
Слуга закона я, не подлежу аресту,
Зачем «Ножом» меня приковываешь к месту?
Пусть принесут фонарь, в акт должен всё вписать я,
Теперь провозглашу: «Утихомирьтесь, братья!»
вернуться
[27]
Бирбанте-Рокка — итальянское название, состоящее из двух слов, из которых первое означает: плут, негодяй, а второе: нагорная крепость, замок на скале; здесь, примерно, «Замок разбойников».
вернуться
[28]
Здесь несколько латинских слов вперемежку с польскими словами, которым приданы латинские окончания (искажённая так называемая «макароническая» латынь). Значение этого отрывка следующее: «с рощами, лесами и со всеми границами: с кметями, солтысами (деревенский староста), со всевозможными вещами и с кое-какими другими». Начиная со средних веков в Польше была очень распространена латынь, особенно у «судебного сословия», так как в польские законы много проникло из римского права. Низшее духовенство тоже употребляло своеобразную латынь, прозванную кухонной. Гервазий, как человек без образования, коверкает на латинский лад польские слова, и это не удивительно, так как подобная латынь проникала даже в юридические акты.