А Пробка целился уже из карабина,
В руке его была огромная дубина,
С кремнями острыми под грубою корою[8]
(Кропитель с лёгкостью вертел её рукою!)
Едва увидел он заветное Кропило,
Расцеловал его, — так было сердцу мило, —
И стал разить врагов с удвоенною силой.
А скольких сокрушил с дубиною в союзе, —
Того не расскажу, ведь не поверят Музе!
Так бедной женщине не верили мы сами,
Которая, придя молиться к Острой Браме,
Воочью видела, как с казаками Деев
К воротам подступил. Казацкий полк рассеяв,
Спас город мещанин, какой-то Чернобацкий[9],
Он Деева убил и полк разбил казацкий.
Как Рыков ожидал, всё вышло очень плохо:
Отважных егерей сгубила суматоха,
И было наповал до двадцати убито,
А тридцать ранами тяжёлыми покрыто;
Кто спрятался в саду, а кто ушёл за реку,
Иные к женщинам попали под опеку.
Шляхетство, победив, взялось за водку живо,
Развеселила их богатая Пожива.
Лишь Робак, как всегда укрытый капюшоном,
В сраженье не вступал — запрещено каноном!
Распоряженья он давал спокойным тоном
И обходил плацдарм, сраженье озирая,
Да взглядом и рукой шляхетство ободряя.
Вот отдал он приказ, чтоб шляхтичи спешили
Напасть на Рыкова, победу б завершили!
Меж тем он к Рыкову послал парламентёра
И предложил ему оружье сдать без спора;
Помиловать его он обещал за это
Иль уничтожить всех, когда не даст ответа.
Но Рыков не хотел выпрашивать пардона.
Собрав вокруг себя остаток батальона,
«К оружью!» — крикнул он. Все карабины взяли
И, приготовившись, команды новой ждали.
«Рассеянный огонь!» — промчалось над рядами.
Был тотчас же приказ исполнен егерями:
Тот целился, а тот стрелял из карабина,
Свист пуль и треск курков сливались воедино;
Казалось, что отряд был движущимся гадом,
Который шевелит ногами, брызжа ядом.
Признаться, егеря порядком пьяны были,
От этого они нередко мимо били,
Но всё ж им удалось свалить двоих Матвеев
И ранить одного из трёх Варфоломеев.
Но было штуцеров не более десятка
У шляхтичей, они стреляли без порядка,
А сабли обнажить им старшие не дали;
И пули, как назло, хлестали, и хлестали,
Весь двор очистили и зазвенели в рамах.
Тадеуш должен был заботиться о дамах,
Не покидая их; не утерпел он вскоре
И выскочил во двор, а следом Подкоморий.
(Принёс-таки палаш ему ленивый Томаш.)
Старик хотел прийти скорей к своим на помощь,
И тотчас шляхтичей увлёк он за собою;
Солдаты встретили их бешеной пальбою.
Так Бритва ранен был и Вильбик с ним бок о бок.
Но шляхту удержал от наступленья Робак,
И старый Матек с ним! Шляхетство отступило,
А егерям успех ещё подбавил пыла.
Тут Рыков захотел последнею атакой
Всем домом завладеть и тем покончить с дракой.
Он закричал: «В штыки!» Солдаты, как шальные,
Помчались, выдвинув вперёд штыки стальные.
Сгибая голову, всё прибавляли шагу.
Напрасно шляхтичи удвоили отвагу.
Шеренга полдвора прошла, врагов размыкав, —
Тут, шпагой указав на двери, крикнул Рыков:
«Я дом велю поджечь и вас огнём ошпарю!»
«Жги! — отвечал Судья, — а я тебя зажарю!»
Но если уцелел старинный дом почтенный,
И в зелени листвы сияет, белостенный,
И собираются, как прежде, в час обеда
Соседи-шляхтичи у доброго соседа, —
За Лейку пьют они, затем, что, право слово,
Без Лейки бы давно погибло Соплицово!
вернуться
Литовская дубина делается следующим способом: высмотрев подходящий молодой дуб, его обрабатывают топором снизу доверху так, чтобы только слегка поранить дерево, разрубив на нём кору и заболонь. В образовавшиеся рубцы втыкают острые кремни, которые со временем врастают в дерево в виде твёрдых узлов. В языческиевремена подобные дубины (мачуги) были основным оружием литовской пехоты; к ним иногда прибегают и в наше время, называя их «насеками» (А.М.).
вернутьсяПосле восстания Ясинского, когда литовские войска отступали к Варшаве, русские вступили в Вильно. Генерал Деев со свитой въезжал в город через Острую Браму. Улицы были пусты, жители заперлись в домах. Но один из граждан города, заметив покинутую в переулке пушку, набитую картечью, прицелился в ворота и поднёс фитиль. Этот выстрел спас тогда Вильно: генерал Деев с несколькими офицерами погиб, а остальные, боясь засады, отступили от города. Не могу назвать с уверенностью фамилию этого горожанина (А.М.).
Достоверно в этом объяснении то, что 20 июля 1794 года, при рекогносцировке оставленного польскими повстанцами Вильно, был убит русский офицер (не генерал) Михаил Деев. Всё остальное о Чарнобацком (вместо которого называют Коссобудского или монаха-кармелита, ксендза Цылицу) — виленское предание, ставшее известным А. Мицкевичу, по-видимому, из стихотворения польского поэта Горецкого «Острая Брама».