Замолкли выстрелы, все ожидали встречи
Двоих противников, готовых к грозной сечи;
Вот Граф и капитан уже идут по кругу,
Рукою правою они грозят друг другу,
А левою спешат снять шапки для приветствий,
Учтиво кланяясь. (Таков обычай чести:
Сперва приветствовать, потом рубить жестоко.)
Вот сабли скрещены, противники с наскока
Друг к другу бросились, припали на колено,
И наступали вновь они попеременно.
Меж тем, Тадеуша увидя перед фронтом,
Договорился Плут с лихим сержантом Гонтом [10]
(Всех лучше Гонт стрелял, за что был награждаем)
«Гонт, если справишься ты с этим негодяем,
Пробьёшь в груди его отверстие пошире,
Получишь от меня за труд рубля четыре!»
Гонт поднял карабин, прельстился он наживой.
Товарищи его от пуль укрыли живо.
Хоть метил не в ребро, а в голову, однако
Он только шапку снёс с отважного поляка,
И покачнулся тот, раздался крик: «Измена!»
Кропитель ринулся на Рыкова мгновенно,
Едва беднягу спас Тадеуш от Кропила,
Ретировался тот, не то бы худо было!
Добжинские опять с Литвой в согласии были,
Свои давнишние размолвки позабыли,
Сражались рядышком, друг друга поощряя.
Добжинцы, увидав Подгайского у края,
Что егерей косил налево и направо,
Вскричали радостно: «Виват, Подгайский! Браво!
Вперёд, литвины! Так! Ну, выиграна битва!»
Сколуба, увидав, как мужественный Бритва,
Который ранен был, рубил ещё живее,
С восторгом закричал: «Да здравствуют Матвеи!
Мазуры молодцы!» С отвагой молодецкой
Крушили всех они одной семьёй шляхетской.
Покуда фронт ещё удерживала рота,
Пробрался Войский в сад, видать, затеял что-то,
Недаром рядом с ним шёл осторожный Возный,
Выслушивая план таинственный и грозный.
Стояла сырница у самого забора,
Здесь треугольник свой построил Рыков скоро.
Казалась сырница обширной, ветхой клеткой;
Из балок, связанных крест-накрест, кладки редкой,
Сквозь щели кое-где круги сыров светились,
Снопы пахучих трав под крышею сушились —
Шалфей, анис, ревень, чесночные головки.
Ну, словом, здесь была аптека Соплицовки,
Диаметром она в полчетверти сажени,
Но на одном столбе держалось всё строенье!
Как аиста гнездо! Подгнил и столб дубовый,
Который был всего строения основой.
И расшатался столб, подточенный столетьем,
Давно уже Судья был озабочен этим,
Хотел он сырницу на новый столб поставить,
Но не ломать её, а только лишь поправить,
Однако времени не находил, покуда
Кой-как подпёр её, чтоб не случилось худа.
Вот эта сырница, без прочного упора,
Над треугольником свисала у забора.
Гречеха с Возным шли в молчании кустами,
Вооружённые, как пиками, шестами.
Вслед экономка шла по конопле дремучей
И кухонный мужик, здоровый и могучий!
Пришли, упёрлись в столб тяжёлыми шестами
И тяжестью своей на них повисли сами;
Так сплавщики плоты от берега толкают,
На длинные шесты прилежно налегают.
Столб хрустнул, сырница свалилась, как лавина,
И роту егерей смешала воедино:
Где треугольник был, — лежали трупы, брёвна,
Да круглые сыры, окрашенные словно
То кровью красною, а то и мозгом серым.
Уже на егерей несётся Граф карьером,
И Розга их сечёт, орудует Кропило,
Шляхетство со двора толпою повалило.
Лишь восемь егерей сражаются упрямо.
Гервазий выскочил и стал пред ними прямо,
И восемь дул ему глядели в лоб, — Рубака
Свой «Перочинный нож» уже занёс, однако,
Увидя это, ксёндз перебежал дорогу
И тотчас бросился под ноги Козерогу.
Раздался дружный залп, промчались пули мимо
Гервазий на ноги поднялся в туче дыма,
Хватил двух егерей железною дубиной,
Другие прочь бегут, за ними «Перочинный»!
Они бегут двором, по их следам Гервазий,
Вбегают на гумно, и в боевом экстазе
Мопанку на плечах противников ворвался
И в темноте исчез, хотя не унимался:
Из мрака слышались и вопли и удары,
Но вот затихло всё, и вышел Ключник старый
С кровавым «Ножиком».
Шляхетство ликовало
И раненых бойцов на месте добивало.
Но Рыков всё ещё рубился на просторе,
Хотя и был один. Тут вышел Подкоморий.
Он, палашом взмахнув, промолвил важным тоном:
«Не запятнаешь ты оружия пардоном,
Дав мужества пример и выказав отвагу,
Но победителям отдать ты должен шпагу!
Никто не посягнёт на жизнь и честь мосьпана,
Я пленником своим считаю капитана!»
вернуться
[10]
Здесь, как и во многих других местах «Пана Тадеуша», пародийно используется один из мотивов «Илиады» Гомера (во время поединка Париса с Менелаем Афина-Паллада побуждает знаменитого лучника Пандора выстрелить в Менелая). Плут в случае удачного выстрела обещает наградить сержанта… четырьмя рублями.