Ксёндз рассказал, как он с Горешкой подружился,
Как панну полюбил и сам ей полюбился,
Как оттого у них с Горешкой вышла ссора,
Бессвязно говорил и утомлялся скоро,
И жалобами речь всё время прерывалась.
Он дальше вёл рассказ, преодолев усталость.
Горешковы дела знал наизусть Гервазий,
И разбирался он в запутанном рассказе,
Хоть исповедь ксендза была подчас без лада;
Не мог понять Судья всего, как было надо,
Но оба слушали, склонившись у постели,
А Яцек говорил всё тише, еле-еле
И часто замолкал.
«Он зазывал меня, встречал меня с любовью, —
Слыхал ты сам не раз, как пил моё здоровье,
И часто на пирах он начинал хвалиться,
Что друга не имел дороже, чем Соплица.
Он обнимал меня! И кто нас видел вместе, —
Все думали, что он дружил со мной по чести.
Дружил со мною? Нет! Ему известно было,
Что делалось со мной!
А между тем уже шепталась вся округа,
И говорил кой-кто: «Знай, мы тебя, как друга,
Должны предостеречь: сановника пороги
Высоки, и о них сломает Яцек ноги!»
Я отвечал, смеясь, что близостью магнатов
И дочек их не льщусь, не чту аристократов;
Что лишь по дружбе мне бывать у них приятно,
Что свататься и сам не стал бы к панне знатной.
Но задевали всё ж те шутки за живое:
Я молод был, вся жизнь лежала предо мною
В краю, где могут быть увенчаны короной
И самый знатный пан, и шляхтич урождённый!
Пришлась Тенчинскому по сердцу королевна,
И отдал шляхтичу король её безгневно [10].
Соплицы же равны с Тенчинскими, конечно,
По крови, по гербу, по службе безупречной!
Чужую жизнь разбить недолго человеку,
Зато исправить зло порой нехватит веку!
Когда бы сжалился Горешко надо мною,
Мы мирно жили бы счастливою семьёю,
И не пришлось бы мне тогда прибегнуть к мести,
И доживал бы век Горешко с нами вместе,
Теперь, конечно бы, к нему ласкались внуки!
А вышло что? Обрёк обоих нас на муки
И сам погиб за то… и ужасы последствий…
Убийство Стольника, и годы долгих бедствий!
Но я не жалуюсь, себя не защищаю,
Нет, я не жалуюсь, от всей души прощаю, —
Ведь я убил его!..
Хотя бы сразу он мне отказал от дома, —
Он чувства наши знал, — всё б вышло по-другому!
Кто знает, может быть, уехал бы я в гневе…
Погоревал бы я и позабыл об Эве.
Но он хитрил со мной, мол, не имел понятья
О том, чего не смел тогда ему сказать я;
Мол, представлял себе совсем другого зятя!
Я нужен был ему, имел я положенье
Средь шляхты, и сыскал магнатов уваженье.
Как будто чувств моих совсем не замечая,
Он зазывал меня, по-дружески встречая.
Когда ж, бывало, с ним мы за столом сидели
И слёзы у меня порой в глазах блестели,
И видел он, что я ему откроюсь скоро…
Хитрец переводил теченье разговора,
На тяжбы, сеймики, охоты в недрах бора.
Растрогается он, бывало, за бутылкой
И обнимать начнёт, клянётся в дружбе пылкой
(Когда нужна была ему моя услуга),
Я ж должен был в ответ обнять его, как друга, —
Такая злость брала! Проглатывал слюну я
И крепко стискивал я рукоять стальную,
И саблю обнажить стремился, полон гнева
Но, непонятно как, угадывала Эва,
Что делалось со мной; лицо её бледнело,
Глядела мне в глаза она с мольбой несмелой.
Была голубкою она такою милой,
Был ясный взгляд её такой исполнен силой
Небесно-ангельской, что забывал о боли!
Чтоб не пугать её, смирялся поневоле!
И я, буян, в Литве прославленный когда-то,
И я, сбивавший спесь не с одного магната,
Рубака доблестный и видывавший виды,
Который бы не снёс от короля обиды,
Который не прощал ни слова, ни усмешки, —
Покорно замолкал пред дочерью Горешки,
Как будто я Sanctissimum [11] увидел…
А сколько раз хотел я перед ним открыться,
С мольбой горячею смиренно обратиться!
Но Стольник всякий раз в холодном изумленьи
Глядел в глаза мои, я подавлял волненье,
Менял я разговор и снова был настраже,
О тяжбах рассуждал, шутить пытался даже!
Из гордости одной, боясь Соплицы имя
Унизить хоть на миг поступками своими.
Ведь получить отказ Соплице не годится,
Узнают шляхтичи, придётся мне стыдиться,
Когда пойдёт молва, что Яцек, я…
Соплица сватался, да к дочери Горешки!
И как мне, Яцеку, терпеть других насмешки!
Что было делать мне? И сам не знал я даже!
Решил шляхетский полк сформировать тогда же,
Покинуть край родной, с отчизной распрощаться
И на татар пойти, не то с царём сражаться… [12]
Поехал к Стольнику, — мечтал я в эту пору,
Что как увидит он сторонника — опору,
Почти что родича, с которым крепко связан,
С ним вместе воевал и пировал не раз он,
И едет старый друг на край далёкий света, —
Быть может, Стольника растрогает хоть это?
Покажет сердце мне, он, жалостью согретый.
Как будто бы улитка рожки?..
вернуться
[10]
Ян Тенчинский, воевода белзский, в бытность свою послом в Швеции обручился с шведской принцессой Цецилией. Женитьба его не состоялась, так как по дороге в Швецию он был арестован датчанами и умер в копенгагенской тюрьме (1562).
вернуться
[11]
Sanctissimum — так называемые «святые дары», священные сосуды с вином и хлебом, символизирующими кровь и плоть Христа.
вернуться
[12]
В истории Польши известны такие частные («приватные») войны, за которые само государство не желало отвечать. В широчайших размерах такая «приватная» война была инсценирована польским королём в годы авантюр Лжедмитриев.