— Ты — сумасшедшая компьютерная программа? — неуверенно спросил Ким.
Пандем рассмеялся — веселый школьник, обаятельный девятиклассник из хорошей семьи:
— Я — паровая машина нового поколения. Искусственный мальчик на диодах и транзисторах. Материализовавшаяся ноосфера. Взбесившаяся программа, разумный вирус, да как угодно меня называй, я соглашусь и не обижусь… Послушай, Ким. Тебе осталось пройти совсем немного. Ты поверишь мне и… и успокоишься.
— Зачем тебе нужно, чтобы я поверил?
— Затем, что я хочу посоветоваться.
— Со мной?!
— Не только… За последние несколько дней я огорошил своим присутствием пару-тройку миллионов по всему миру. Разных людей, но в основном скептиков. Все они сейчас проходят свой путь, некоторые уже прошли… Они — островки, семена, вокруг них нарастет знание обо мне, как нарастает новая кожа вокруг подсаженных на рану лоскутков. Двадцать девятое февраля не повторится, нет, теперь-то я стал умнее…
— Сколько тебе лет? — спросил Ким, содрогаясь от внезапной догадки.
— Я взрослею, — тихо отозвался Пандем.
— Скажи, — Ким облизнул губы, — ты бы мог… просто отменить взрыв? Или пусть бы машина вообще не перевернулась? Мог?
— Мог. — Пандем помрачнел. — Но ты уж меня прости… У тебя слишком здоровая психика, слишком уверенные представления о том, что бывает и чего не бывает. А после аварии твоя уверенность поплыла, картина мира ненадолго размылась, и в эту картину смог пролезть я, и ты не успел объяснить себе, что меня не бывает… Понимаешь?
Ким долго смотрел на него. Потом протянул руку; в сантиметре от плеча Пандема рука дрогнула, замерла. Киму пришлось сделать над собой усилие, прежде чем он коснулся сидящего рядом подростка.
— Это форма, — мягко сказал Пандем. — Мне не обязательно иметь человеческое тело, как ты понимаешь. Просто так — удобнее.
— Тебе?
— Тебе, — Пандем глядел на Кима по-прежнему весело и открыто. — Человек говорит с человеком. Это естественно.
Клиника была пуста. Перед телевизором скучали медсестры, уборщица лениво водила тряпкой по подоконнику. Двери в палаты стояли настежь — во все, кроме пары-тройки последних, где сохранилось еще несколько больных, либо слишком недоверчивых, либо намеренно спекулирующих вниманием сиделок и родственников.
Драгоценная аппаратура молчала. Лаборатория бездействовала. Большая часть персонала прохлаждалась в отпусках, меньшая сидела в кабинетах, бесцельно перекладывая бумажки.
Один только заведующий был при деле. Он заканчивал монографию и дикую — ненормальную — скорость создания столь фундаментального труда объяснил без кокетства:
— Гонки, мой мальчик. Кто первый опубликует исследование — тот получит все.
Ким глядел на стопку распечаток с диаграммами и графиками. Кто-кто, а шеф оставался в своем уме. Шеф был настоящим, обыкновенным, привычным, как вода, которая ищет дорогу вниз. Шеф переваривал чудо, подобно большому ходячему желудку, усваивал, превращая в источник благ; шеф был косвенным доказательством реальности Пандема. Одним из доказательств.
…В тесной комнатушке, отведенной под архив, пахло странно и тяжело — как будто весь воздух клиники, прежний воздух, пропитанный болью и немочью, собрался теперь здесь, спрессовался вокруг старых шкафов, заняв последнюю линию обороны. Папка под названием «Прохоров» уже успела покрыться слоем пыли.
Ким уселся за канцелярский стол, над которым нависала хирургически-яркая лампочка в белом, как колпак медсестры, абажуре. Резкий свет упал на исписанные листы, описания исследований и результаты анализов; Ким извлек из-под бумаг рентгеновские снимки.
Вот первый, сделанный полгода назад в районной поликлинике.
Вот второй — спустя полмесяца в городской больнице. Вот третий, сделанный при поступлении в клинику; опухоль разрастается со страшной скоростью, не оставляя надежд.
Вот два последних — второй был сделан потому, что Ким не поверил первому.
Ким потянулся, чтобы открыть форточку. Спертый воздух архива давил на него, как больничная подушка.
«Систематизированный бред — стройная логичная система, объясняющая причины и механизмы возникновения того или иного явления. Проработан в мельчайших деталях, поэтому внешне правдоподобен. Как и любой бред, не поддается коррекции, однако благодаря своей строгой логичности обладает свойством инфицировать окружающих. Как правило, систематизированный бред является застарелым и слагается много лет. В отличие от хаотического или ситуативного бреда внутренне непротиворечив».