– Да вот оно на камне.
– Давайте вперед, а я следом, ботинки зашнурую, – бросил Абдуразаков.
– Потом опять расшнуровывать, охота тебе.
– Э-э, стволы кто оставил?
Зацепину же с утра не только ботинки не хотелось шнуровать, но тем более таскать четырехкилограммовый автомат и магазины в подсумке.
– Да ну их на…
– Я кому сказал! Совсем тут оборзели. Мое слово – закон, сказал взять, значит, взять. – Со своим автоматом Абдуразаков не расставался никогда, но это скорее привычка, чем правило. Правил он не любил, хотя некоторые из них не только признавал, но и педантично выполнял.
– Чё ты заводишься? Вспомнил, что начальник, что ли? Гражданин начальник, разрешите сесть, разрешите встать?.. Сбегай взводному доложи, он дергается теперь.
– Закрой хлеборезку, пока не врезал.
Холодная вода, бежавшая откуда-то с ледников, быстро приводила в чувство, поднимала тонус, она не позволяла ни зевать, ни кукситься. Усевшись на крупном валуне, каких поблизости было много, Абдуразаков веселился больше всех, глядя на картинные мучения своей компании.
– Куда? Назад! Отмокай.
– Хамид, кончай!
– Ага, щас кончу, – ему стало еще веселей, – ты покритикуй, а я как раз кончу. Упор лежа принять! Всех касается!
– Вода ледяная.
– Хватит менжевать, солдат должен быть крепким и закаленным.
– Хамид, Хамид! Во, блин, ты влево смотри!
Из-за угла ближнего дувала, с трудом переставляя слабые ноги, показался высохший от времени одинокий старик. Вот он остановился, опершись двумя руками на толстую суковатую палку, служившую ему посохом, уставился равнодушным взглядом на оторопевших солдат.
– Я думал, тут никого. Мы же в трубу никого не видели, откуда он взялся?
– Во, старый козел. Смотри, какая у него борода. Точно, как у козла.
– Зема, сам ты козел. Что ему надо? Откуда он взялся?
– Откуда, откуда, из норы вылез. Щас попытаем аксакала насчет пайсы, обстановочку разведаем, вот и узнаем. Правильно я говорю, Хамид? – Зацепин на этот новый экзотический персонаж смотрел спокойно и думал по-прежнему только об одном – что из этого можно извлечь.
– Правильно, Зема, правильно, только не нравится мне все это.
– Да брось ты, встряхнем аборигена, расколется, где и что у них в этом поганом кишлаке.
– Назар, Султан! Давай ко мне, возьмите стволы на всякий случай. Бабай, ты по-таджикски шаришь, спроси, кто он такой, чё ему надо, чё из норы вылез, «духи» где?
– Эй, ты! Бача! Инджабиё. – Ахунбаев сделал два шага навстречу старику и больше не смог. Первая пуля ударила его в спину и бросила лицом на камни. Но не успел он упасть – вторая и третья пробили лопатки, ребра, легкие. Потом прошуршал долгий и медленный выдох, и все… Остолбеневший от ужаса Зацепин обернулся на хлесткий грохот выстрелов, пытаясь нелепо закрыться от них руками, но свинцовые струи достали и его, пробили несерьезную защиту и воткнулись в мягкое человеческое мясо.
Сахиб смотрел на то, как умирают чужестранцы, такими молодыми и такими глупыми, как бараны. Он не жалел их, пусть умирают, значит, так угодно Аллаху, на все его воля. В старческих глазах давно стояла печаль, слишком много вокруг смерти, завтра, а может быть, сегодня она придет и за ним. За его спиной, прикрываясь камнями и толстой чинарой, изготовились к стрельбе два таких же молодых моджахеда. В их глазах азарт охотников, они думают, что они панджшерские львы, а на самом деле – тоже бараны и умрут чуть позже.
Назарбеков и Султанов не успели к своим автоматам, оставленным на берегу ручья. Им предназначалась другая судьба. С противоположной стороны, разбрызгивая осколки щебня, шипя красными жалами трассеров, по ним ударили два автомата. Один из трассеров перебил Назарбекову бедро и, завертевшись, обжигая изнутри, ушел куда-то в брюшину и выше. Надрывный крик наполнил легкие, горло и странно осекся в гортани, толчками выдавливая из нее дикие хрипы и струйки тяжелой крови. Султанов, оглушенный визгом и грохотом пуль, в первое мгновенье упал на мокрые речные камни, потом неловко приподнялся и на дрожащих руках и коленях медленно пополз к воде. Он что-то жутко выл себе под нос, тряс головой, в его безумных глазах стекленел ужас.
Сержант в какую-то долю секунды сумел соскочить с каменной глыбы, которая вместе с другими валунами поменьше стала последним рубежом его обороны, и сделал несколько беспорядочных очередей в разные стороны. Он все видел, что произошло и что происходило теперь, но уже ничего не мог изменить. Рядом с ним пули буравили землю, уходили вглубь и взбивали фонтаны песка, щебня, он вертелся между камней, уходя из-под чужих прицелов, снова стрелял, снова куда-то полз, раздирая в кровь колени и локти. В нескольких метрах в стороне, сваленные в кучу, лежали автоматы с пристегнутыми магазинами, подсумки, вещевые мешки с гранатами, но ему до них не добраться, только высуни нос, и – конец.
Короткая очередь в четыре пули прошла над его головой и отметилась ровной строкой на поверхности речной заводи, где недавно они умывались. Он оглянулся. Все так же на четвереньках Султанов по самые локти зашел в ледяную воду и, вжав голову в плечи, повернувшись к стрельбе задом, продолжал что-то мычать про себя. Отличная мишень, но в него не стреляли.
– Султан! Возьми автомат. Ну возьми же.
– Ы-ы-ы-ы…
Абдуразаков внезапно и окончательно понял, что остался совсем один. Жуткая звериная тоска навалилась на сердце.
– Султа-ан! Султанчик. Ну всего два шага! Возьми автомат!
«Духи» меняли позицию и ненадолго прекратили стрельбу. Вот они мелькнули между деревьев, залегли, сержант прицелился, аккуратно положив афганский тюрбан на мушку своего автомата, и плавно нажал на спусковой крючок. Боевая пружина мгновенно бросила вперед курок, и тот, как тысячи раз раньше, хлестко рубанул по ударнику… Выстрела не последовало. Магазин был пуст. В этой тишине осечка показалась ему отчетливой и громкой, а может, и не показалось вовсе, потому что «духи» поднялись и молча, без стрельбы, держа его укрытие под прицелом, направились прямо к нему. Их было четверо. Худые, невысокие, еще нестарые. Точнее не скажешь, движения свободные, легкие, а лица уже загрубевшие, морщинистые. Они окружили Абдуразакова, с любопытством рассматривали его, хотели забрать автомат, который тот прижал к груди и не отдавал. «Духи», возбужденные легкой добычей, о чем-то быстро переговаривались между собой, потом кто-то кивнул в сторону Султанова, наверное, спрашивал, что с ним делать, а получив ответ от старшего, засмеялся и пошел к воде, поднимая автомат для стрельбы.
– Вай, сарбоз, час стрелят будем, час умират будем, – потом добавил несколько гортанных слов на своем языке и снова засмеялся, приложил приклад к плечу, целясь своей жертве в шею.
Все ждали. Султанов по-прежнему стоял в реке и продолжал что-то мычать себе под нос, а Абдуразакову показалось, что он звал маму.
Длинная очередь прогремела внезапно и страшно, заполнив собой глаза, уши, сердце и целый мир вокруг. Обезглавленное тело Султанова упало в реку. Сержант с ужасом смотрел, как вода вокруг него становится красной и медленно уходит все дальше вниз по течению, вниз, в никуда. На него смотрели чужие солдаты, а своих солдат он погубил. Всех погубил. Это ведь он привел их в кишлак. Абдуразаков думал о себе в третьем лице и удивлялся, как он может так сам о себе думать…
Когда в глубине кишлака началась стрельба, Рыбакин понял все и вдруг успокоился. Это не он принял решение, это судьба сделала свой выбор вместо него, но это и есть главное – принятое решение, такое состояние мира, когда все приходит в гармоничное движение, а мысль и воля согласованы и неразделимы. Доклад командиру полка прозвучал холодно и четко, и, когда радиоволна в ответ принесла ему взбешенный голос командира, он только глухо бросил в эфир:
– Я отвечу…
– Ты ответишь, сукин сын, ты за все ответишь!
В полдень в кишлак прибыла разведрота полка и еще взвод из третьего батальона, оказавшийся поблизости. Они устроили лихую и быструю проверку всех домов и других построек. В некоторые особенно темные помещения, в подвалы даже не входили – бросали гранаты или короткими очередями щупали дальние углы. Разведчики, мстительные и злые, как черти, никогда сами не знали таких потерь и теперь разумно опасались напороться на засаду, на внезапный огонь в упор. Тела всех ребят нашли быстро, они так и лежали на берегу своей последней реки, нашли и отсеченную голову Султанова, которую потоком унесло до каменистого переката. Такого в полку еще не знали – пять убитых за одно утро. У тела Абдуразакова разведчики задержались и застыли с каким-то внутренним холодом. Он все также сидел, прислонившись спиной к камню на своем последнем огневом рубеже и сжимая в руках автомат, свою единственную и бесполезную надежду. Заматерелый старлей-разведчик тронул его за плечо.