воего стойбища, а мой утренний трофей – исключение из правил. Потом как-то расслабились, что сошло нам с рук – никто нам так и не встретился. Два раза набредали на старые кострища с обугленными и обгрызанными костями – явно кто-то из покойных чозанахов втихаря от всех кого-то жрал. И явно не соплеменников – в одном месте недоеденная стопа, а во втором – сгнивший скальп с длинными светлыми волосами и уцелевшей заколкой со стразиками. Оба раза забивали на разведку, собирали и хоронили останки. Вернулись в лагерь, когда почти стемнело. Из плюсов – нашли в километре от лагеря ключ с вкусной водой и два вида условно-съедобных плодов. Одно – вариант местного подсолнуха с жирными вкусными семечками, только не земная «лепёшка» с семенами, а гроздь типа виноградной, на которой разместились эдакие шарообразные «соплодия» из семян длиной сантиметров пять. Кинули жребий – дегустировать выдалось мне. Час подождали негативных реакций – не дождались. Набили мой рюкзак плодами и дальше пошли, «перекусывая на ходу». Второе – что-то типа помеси вишни и черешни, полосатые чёрно-жёлтые «ягоды» размером с абрикос и пахнущие, на мой взгляд, дорогим гелем для душа. Вот это второе… Глядя, как «подопытный мыш» Далер уплетает пятый или шестой плод, я не выдержал и присоединился к нему. Блин, опрометчиво! На моем третьем, а его восьмом «вишнеабрикосе» его накрыло – он начал общаться со мной, видимо, на родном языке, рассказывая мне что-то очень, с его точки зрения, захватывающее и интересное, отчаянно гримасничая сине-желтым пострадавшим лицом. Машинально засёк время по его наручным часам – 14.23. Уффф, отпустило! 15.15! Почти час! Далер, офигелый и поминутно осторожно морщащийся, рассказал, что пришёл в себя, лицо болит, а я, закатываясь поминутно, рассказываю ему какую-то непонятную, но очень смешную и смешащую меня до истерики историю. Посидели, попили свеженабранной водички и пошли дальше. «Абрикосы» не собирали – нафиг такие заготовки! Хотя на зиму такого «весёлого» варенья наделать, да под блинки… Парочку только в рюкзак убрал – негритянку повеселить. «Дом» встретил нас, прямо скажем, неожиданно – обалделым Олафом с автоматом под мышкой здоровой руки, негритянкой, сидящей у привалившегося к колесу ЗИЛа развязанным чозанахом и Моникой, бегущей к нам с криком «Элли разговорила чозанаха!!!» Да, блин, пока мы с Далером удовлетворяли тягу к познанию тайн окружающей среды, играя в Колумба с Васко да Гамой и прочих первопроходцев, Моника деятельно провела предоставленное ей время. Обиходив Олафа, она взялась за негритянку. В итоге, переодетая в самые маленькие форменные штаны и куртку таджикской армии, умытая и ещё раз позавтракавшая, Элли (увы, без Гудвина, Тотошки и прочих) пришла в норму. И составила компанию Монике в приведении «мужского бардака и неудобья» в относительный порядок. В «разгар» уборки её внимание привлёк чозанах, в полузабытье что-то бормочущий. Допросить не допросила, но привела в чувство, напоила и вроде как, по её словам, нашла с ним общий язык – чозанах в забытье выдавал бред на латыни и древнегреческом. А кому как не ей, университетскому преподу с кафедры романских языков(?) на них общаться? Так что, под бдительным присмотром вооружённого Олафа Элли чозанаха отвязала, втолмачив ему, что ни убивать, ни жрать его никто не будет, и на пару с Моникой щедро испятнала зелёнкой из автоаптечки и наложила импровизированные шины на две из четырёх рук. А потом скормила остатки моей утренней добычи. Всё это происходило под, по словам Моники, «милое общение» - её щебетание и его взрыкивание и урчание. По «словам» крепко битого сперва соплеменниками, а потом получившего добавку от меня «говоруна», кроме поляны с таджикскоармейским захоронением существовало ещё две «точки появления» наших однопланетников. Вообще Элли – красава! Прям толковый следователь – навыуживала из питекантропа столько информации! Если взять наш «лагерь» за «центр мира», а утёс над речкой, в которой мы с Моникой занимались экстремальным заплывом, за условный «юг», то две другие «точки перехода» располагались на неохваченном нашим первооткрывательским запалом «западе». Костёр допроса разгорелся с новой силой – Далер задавал вопросы Монике, внося поправки и изменения в нашу «маршрутную карту», Моника переводила Элли, Элли общалась с чозанахом. Олаф бдил. Всё это – под треск «семечек». Себе я место на этом празднике жизни не нашёл, поэтому занялся ужином. Супчику хотелось невыносимо. Из термоса вытащил вкладыш из нержавейки, вскипятил в нём на костре воды и вывалил в кипяток половину нашего НЗ – четыре банки армейского сухпая – риса с говядиной. Пока хлёбово варилось-настаивалось, из двух наиболее мятых фляжек соорудил четыре «миски», загубив один из штык-ножей. Олаф снёс свой вклад, выстрогав подобие ложек «не покидая пост». «Следователи» ели на ходу, «пленного» накормили остатками супа. На сладкое всем досталось по две карамельки. Я с расспросами не лез, хотя зудело – страсть! Сходил за водой, заодно помыв посуду, вернулся – картина та же – Олаф «на часах», Далер чертит-вопрошает, Моника толмачит, Элли общается. Никому я не нужен… Залез в кузов, обнял рюкзак и под бормотание – рыканье уснул.