Дед мой, Андрес Эухенио Антонио Карвахаль, официально- революционер со стажем, а попросту партизан-наркоторговец, быстренько эмигрировал на родину коммунизма, когда его власти Перу арестовать намерились.
Приехал в Москву, стал пламенным коммунистом Андреем Карвахалем, женился на моей бабке, полуполячке-полуеврейке с примесью цыганской крови.. Ну и родили трех сыновей, из которых старший Эухенио, или по русски Евгений, и есть мой папа. А мама.. ну что мама..
Мама моя из Чили, чилийка она. Мария Соледад Рамос Перейра. Училась в Лумумбе. В Университете дружбы народов имени Патриса Лумумбы.
Как папа с мамой познакомился, это песня отдельная, сейчас мне как то об этом вспоминать не хочется.
Главное, мама вскоре после моего рождения вернулась в Чили. А папу и меня с ней не отпустили.
Или не впустили в Чили? Не знаю точно.
Вот я и выросла в Москве с именем Моника. Моника Карвахаль-Рамос. Представляете? То то же.
Так что на Ивана с его подколками на тему «Маши» я решила внимания не обращать. Ну его нафиг, мне за этого типа замуж не выходить и детей с ним не крестить.
Нам бы найти выход обратно, домой, на Землю!
-"Земляне с энтузиазмом взялись за обследование нового места. Попытки Моники пойти погулять с Олафом понимания у Ивана категорически не нашли. Обиженная Моника усиленно не обращала внимания на Ивана и он пошел ва-банк: дотащив девушку до небольшого пригорка, устроил шоу с извинениями. Монику проняло. И удивило.
Тем временем Олаф с неумолчно болтающей Элли обследовал другую сторону автомобильного кладбища.
Хмуро топая рядом с черной болтушкой, Олаф представлял себя рядом с Моникой, которая, если честно, с первого взгляда поразила его северную душу. Женщина его мечты, тут, рядом, а он вынуждел таскаться с неугомонной тарахтелкой, раздражавшей его до зубной боли.
А он же всего два месяца назад был на приеме у дантиста! И все зубы у Олафа были абсолютно здоровы!
Но вот стоило ему прислушаться к быстрой скороговорке Элли, как болеть начинали не только зубы, но и челюсти!
Поэтому он пропускал мимо ушей надоедливые звуки и усиленно вертел головой, выискивая машины, которые: а-хорошо сохранились при попадании сюда, б- могли принести им хоть какую пользу.
Огромный грузовик фирмы «Нестле», лежащий на боку и засыпанный сверху другими машинами и машинками разных размеров и фирм, все таки первая заметила Элли. С каким то писком, подскакивая на кривоватых ножках, негритянка бросилась в эту кучу машин, с криками «Шоколад, шоколад!»
Шоколад Олаф любил. Поэтому он почти простил неугомонную бабу и помчался вслед за ней, забыв об осторожности. За что тут же получил в лоб незамеченным зеркалом, свисавшим с открытой дверцы перевернутого автомобиля Хонда. Дверца была практически вырвана из машины и висела «на честном слове» А сам автомобиль лежал как мост, опираясь кузовом с одной стороны о дерево, а с другой об остатки трактора.
Олаф машинально потер лоб, посмотрел наверх и взрогнув от увиденного, быстрее лани рванул вперед, за Элли. Ждать, когда дверца оторвется совсем, ему как то не очень хотелось.
Элли тем временем добралась до вожделенного кузова, в котором зияла немаленькая дыра, и с размаху нырнула туда.
Тут же раздался ее голос, орущий что-то совершенно нечленораздельное, но бравурное. На радостях негритянка запела, и почему-то басом.
-Иди сюда, Олли! Тут навалом сладкого!
Поморщившись от «Олли», Олаф протиснулся в дыру, оглянулся и обомлел. Весь кузов огромной машины был забит перевернувшимися коробками с сухими кашами, шоколадом, кофе и детским питанием. Продуктов было так много, что хватило бы их небольшой группе на пару-тройку месяцев.
Элли расковыряла картонный ящик с шоколадом и с видом счастливой клинической идиотки грызла шоколадку.
Потом лихорадочно стала набивать карманы шоколадом и пакетиками кофе, огромное количество которых было рассыпано по полу.
Олаф взял пару пачек с шоколадными конфетками, сунул их в карман и сказал
-Элли, никто все это кроме нас не сожрет, успокойся.
-Давай никому не скажем! Ну давай, Олли1 Зачем этим русским шоколад? Им нужно сало. А сладкое они не едят, я читала, честное слово, Олли! - Элли аж дрожала, уговаривая напарника промолчать о находке.