-Ну что? Пялиться по сторонам будем или внутрь-таки заглянем?
Смотрю, а наши и не шевелятся. Пришлось первой внутрь топать. Снаружи воняло? Снаружи пахло фиалками! Внутри зато смердело так, что слезы из глаз и спазмы в горле! Я как туда вошла, так оттуда и вылетела немедленно! Продышалась, тут и остальные члены экспедиции на воздух выскочили.
Элли так та просто выползла, держась за стенки. Первый раз в жизни вижу серую негритянку!
Фу...Отдышались, переоделись и снова форсировать! Но..
Иван. Работник ассенизационно – исследовательской команды.
Воняло жутко. Запах уже на входе был практически осязаем. Битком забитая казарма после учений, общественный сортир, скотный двор колхоза «Сорок лет без урожая», разделочный цех мясокомбината, производство йогурта – всё это бледнело и уступало дорогу в конкурентной борьбе… Смрад стелился слоями, которые смешивались, разделялись, сливались в новые запахи, валили с ног и наводили галлюцинации. Не торопясь переоделись в форму таджикских вооружённых сил и осторожно полезли в эти авгиевы конюшни. С первой попытки внутрь проник только этот четырёхрукий сирота. А как его ещё называть, если благодаря нашим усилиям он остался «без роду – без племени»? В итоге этот недобиток вылез с недоумённым хлебалом типа «А чё это вы тут делаете?». Блюём и отдыхиваемся! Сука, чудом не ушёл по следам бременских музыкантов, в смысле – соплеменников своих…
Вторая попытка удалась только благодаря тряпкам, смоченным в солярке и повязанным на лицо, закрывая нос и рот. Благодаря им «мегасмрады» свелись к вполне терпимому запаху канализационного коллектора, в который опростали бензовоз. Перегретая трансмиссионка «ТАД-17» похоже пахнет. По крайней мере, перестало сводить ноги,хотя глаза и слезились.
Непонятки продолжались. Вход в пещерку – условно – два на два метра. Коридор буквой «г» длиной метров пять, и собственно само капище – диаметром метров двадцать и куполообразным потолком метрах в восьми над нами пещера с гладкими светящимися стенами. Свет слабый, как в квартире часов в пять вечера зимой. Ни украшений, ни ба- или го-рельефов, фресок или мозаик – только лежащая на боку статУя, засранная как не знаю что.
Идея «поставить как было» отмелась сразу. Статуя – сидящий в кресле бородатый мужик с поднятой вверх рукой «целой» и вытянутой вроде вперёд отломанной, была метров шесть в высоту. Как его сюда затаскивали – ХЗ. Ладно, глаза боятся – руки делают.
Часа два из жизни добровольцев Бюро добрых услуг «Заря» было вычеркнуто борьбой с выделениями покойных чозанахов… Мужик приобрёл бело – кремовый цвет, нашлась под грудой дерьма отломанная рука… Великое дело автошампунь «хеви дьюти детергент»! Даже примесь говна из говно-соляровой воздушной смеси стала меньше, вытесненная шампунёвой отдушкой. Посвежело в общем, как весенний сквознячок в дачном сортире.
Автором непонятки «намбер три» выступил Олаф. Заинтересовало его, куда отломанную конечность протягивал лежащий на боку дядя. Приложил – дядька засветился ненадолго, глядь - а ручка и приросла! Сам я момент прикладки «по месту» отломанной конечности пропустил, но вспышку краткую видел. Итак, что мы имеем в итоге: свежевымытый, «с мокрыми после душа волосами» высоченный мужик, вместе с креслом заваленный набок, указывает нам «на дверь». И смешно – типа, уронили, негодяи!, и жутковато. Лицо у мужика и так не лучилось человеколюбием и всепрощенчеством, пока у него руки не было, а с рукой видок стал, будто мы его страшно разозлили мытьём и медпомощью, и только терпение его безграничное мешает ему освободиться от кресла и показать нам козу Сидора, телят Макара и маму маленького Кузьмы. В общем, с мыслью «Очкую я чо-то, Славик!» я начал пихать народ к выходу. Разоблачились, помылись автошампунем с остатками воды – хорошо, много баклаг взяли, переоделись, пристроили «подменку» снаружи, привязав узлы с ней к ручкам на броне, и отправились домой – отдыхать, отмечать окончание «уборочной страды по-инопланетному» и ждать результатов.