Рэй Коулмен: «Когда этот хрупкий, серьезный и очень непримечательный человек вышел на сцену, имея при себе лишь гитару, семь гармоник и два стакана воды, воцарилась тишина. После каждой песни зрители аплодировали – громоподобно. Никаких криков, свиста или разговоров. Аплодисменты выключались почти механически, словно их закупоривали» [15].
Можно было бы предположить, что и сам Боб, устав от светской жизни, отводил душу на концертах, общаясь с преданными зрителями и исполняя свои песни, однако это было не так: «Я все делал как надо – пел, играл на гитаре. Это был беспроигрышный вариант… Меня это очень утомляло… Я знал, что сделают зрители, как они будут реагировать. Все было на автомате»[16]. Имея при себе только акустическую гитару, Дилан не мог атаковать публику своими новейшими боевиками вроде "Subterranean Homesick Blues" или "Maggie’s Farm"; концертная программа была наполнена фолк-атавизмами вроде "The Times They Are-a Changing", "With God On Our Side" или дружелюбными хитами вроде "All I Really Want To Do".
К концу тура Дилан, похоже, ненавидел прессу, ненавидел мир знаменитостей и, что немаловажно, ненавидел самого себя. Из огня да в полымя: сбежав из лагеря фолк-исполнителей, он обнаружил себя в лагере поп-звезд, которые жаждали записать его в свои ряды. Дилану, который всегда стремился оставаться аутсайдером, теперь приходилось искать пути к бегству: «Я собирался завязать с пением. Я был опустошен. Я играл много песен, которые не хотел играть. Я пел слова, которые не хотел петь, – честно сообщал он журналистам несколько месяцев спустя. – Очень утомляет выслушивать, как тащатся от тебя другие люди, если ты сам от себя не тащишься»[17]. Весной 1965 года Боб работал над поэтическим сборником и всерьез подумывал о том, чтобы переквалифицироваться из музыкантов в поэты.
«Десять страниц устойчивой ненависти»: история одной песни
Не исключено, что Дилан претворил бы свое желание в жизнь, но ему помешало его же собственное произведение. Действительно, поначалу оно казалось более подходящим для книги, чем для альбома. Но уже тогда эмоциональный оттенок этого текста был совершенно очевиден: «Когда оно было длиной в десять страниц, то никак не называлось. Просто ритмическая штуковина на бумаге, вся про мою устойчивую ненависть, направленную на некий вопрос, который был честным. В конце это была уже не ненависть; я говорил кому-то что-то, что он не знал, говорил, что ему повезло. Месть, вот более точное слово»[18]. Однако из десяти страниц «устойчивой ненависти» родилась, вероятно, самая прославленная песня Боба Дилана – и именно эта песня навсегда вернула его в музыку: «Я обнаружил, что пишу эту песню, эту историю, этот долгий поток блевотины примерно на двадцать страниц, и из этого я взял "Like a Rolling Stone"… После того как я ее написал, мне больше неинтересно было сочинять роман или пьесу»[19].
До сих пор Дилан так и не поведал миру, кто же стал мишенью его мести и его песни. Исследователи называют разные кандидатуры – в их числе неизменно оказываются Джоан Баэз, Мэриэнн Фэйтфул, Энди Уорхол, Эди Седжвик или даже сам Боб. Но очевидно одно: излив свой яд на бумагу и осознав, что получил не поэму, а текст новой песни, Дилан снова ощутил себя музыкантом. "Like a Rolling Stone" была записана 16 июня 1965 года и выпущена на сингле месяц спустя. Гитарная партия на записи принадлежала 21-летнему Майку Блумфилду, специально приглашенному Диланом. Продюсером, в последний раз для Дилана, выступил Том Уилсон, а запоминающуюся партию органа (вопреки воле продюсера) исполнил гитарист Эл Купер. Молодой человек сумел попасть на запись в последний момент, задействовав свою хитрость и настырность, однако его запоминающаяся партия стала тем финальным ингредиентом, которого песне не хватало до полного совершенства.
С первым ударом малого барабана Дилан как будто с ноги вышибает дверь из тесноты и духоты студии на широкий и просторный хайвэй, по которому катится и катится неостановимо этот музыкальный восторг. "Like a Rolling Stone" звучит как поток свежего воздуха, бьющий в лицо, как первый момент наслаждения только что обретенной свободой, как торжество – и как сладкая месть. И кажется, что Дилан пьет ее взахлеб, с упоением, ощущая себя на гребне волны этого потока, несущего его вперед от куплета к куплету – один язвительнее другого: «Люди говорили, берегись красотка, упадешь – расшибешься / А ты думала, они шутят… Что-то теперь твоей гордости поубавилось!». Боб наконец-то получает возможность припомнить героине песни все, что накипело у него за долгое время. С легкой небрежностью он набрасывает безупречный ритм своих насмешливых и саркастических строчек, в которых он (словно муравей из басни) припоминает «стрекозе», загадочной «мисс Одинокой», всю ее прежнюю, легкую и красивую жизнь. К концу каждого из куплетов, когда чаша терпения переполняется, интонация Дилана взлетает вверх протяжной и гнусавой нотой – чтобы разрешиться торжествующей кульминацией знаменитого припева. "How does it feel!?" («Ну и как тебе теперь!?») – в этом вопросе ощущается не только злорадное чувство расплаты, но и радость собственного освобождения, словно вместе со своей героиней автор и сам сбросил утомившие его оковы, ощутил себя полностью свободным, невидимым и неуязвимым для всех, кто так долго вытягивал из него соки.