Выбрать главу

   Рёв не утихал. Нечто, чьи формы нельзя было определить, яростно металось по полу, у подножья распахнутой постели. В своём бешенстве оно поочерёдно сбивало столик, торшер, стулья. Кто это, что это? Возможно ли, чтобы это была та самая Ева Браун? Людцов отказывался узнавать в этой абстракции свою любимую. Форма отделилась от сущности, они не совпадали; дух и материя сдвинулись по фазе, расфокусировались, и Людцов, при всём желании, не мог навести резкости, чтобы слить их воедино - одно, то и дело, не соответствовало другому. Кибернетик невольно отшатнулся, словно от видения пекла. Бестия билась в агонии и рождала истошный вопль. Несколько раз она пыталась подняться на ноги, но тут же, словно подкошенная, беспомощно валилась обратно на пол. Не осталось и следа от бывшей возлюбленной, теперь она представляла собой как бы материальный оттиск невыносимого мучительного сознания. Ева уже не могла быть чем-то живым и реальным, лишь сублимацией маниакально-депрессивного состояния. Людцов сумел рассмотреть: у основания её черепа, где-то между третьим и четвёртым позвонком, торчал толстый огрызок арматуры. Очевидно Еремей выстрелил им из своего ручного механизма и повредил бестии позвоночник. Теперь с перебитым надвое хребтом Ева была обречена, её смерть оставалась делом времени. Сам андроид стоял недалеко, держа обеими руками убийственную машинку, которая, при включившемся освещении, напоминала пневматический отбойный молоток. С помощью такого орудия разрушают горные породы. Еремей смотрел на агонию ксеноморфа с выражением крайней усталости. Этот выстрел дался ему нелегко. Он как будто вложил в него всю свою мятущуюся душу. Силы оставляли его, андроид старел буквально на глазах.

  - Брось оружие - сказал ему Людцов, сделав безрассудный шаг навстречу; он даже не заметил, что стоял перед роботом как есть, в чём родила природа - Брось, я сказал - повелительно повторил голенький кибернетик.

   Андроид перевёл взгляд на Людцова; он невольно попятился перед человеком, но машинку не бросил, только мучительно замотал головой, словно это была не его голова, а несоразмерно тяжёлая, негабаритная голова коровы - каждый её поворот давался ему с видимым трудом. Его взгляд остановился на нежном теле кибернетика. Он тысячи раз наблюдал человека обнажённым, но впервые остановился на его наготе осмысленно. Еремей впервые её заметил. Казалось он что-то почувствовал, глядя на белое, словно взбитое масло, тело Владислава. И то что он при этом испытал, не вызвало в нём восторга. За всё время общения с андроидом, Людцов впервые ощутил себя нагим. Он стоял перед роботом со всех сторон продуваемый его понимающим взглядом. Неожиданно Еремей скривился, как будто, наконец, распробовал вкус своей участи - вкус был омерзительным.

  - Я сделал это, сделал это, - повторял он всем трясущимся лицом, - сделал. Я сво-боден.

   Он трясся, как в лихорадке, и продолжал кривится - это была гримаса безумия. Отбойный механизм в его руках не находил себе места. Его чёрное дуло плясало с большой амплитудой, готовое в любой момент разрядится очередным снарядом из арматуры.

  - Маман, немедленно повысь ограничительный контур по всему периметру - скомандовал Людцов, но андроид продолжал опасно трястись, не выпуская из рук пневматической пушки.

  - Нет, я зна... зна... зна...- начал он заикаться; не в состоянии закончить начатое слово, он вдруг тупо заулыбался самому себе, словно мысленно произнёс какую-то сальную шуточку - как даун. Из его левого глаза, словно сквозь сальник, просочилась жёлтая маслянистая жидкость - сво... сво... сво.. бо... бо...

  - Маман, отключи контуры питания, немедленно, и внутреннюю батарею тоже.

  - бо... бо... бо... бо... да - закончил наконец Еремей и замер навсегда в неподвижности. Лишённый источника энергии, он постепенно окоченел. Идиотская улыбочка так и не сошла с его губ, а по щеке ещё долго продолжала ползти гнойная капелька смазки - единственно живое на этом застывшем лице. А когда казалось, что всё уже закончилось, из рук андроида с тяжким грохотом вдруг вывалилась громоздкий, молотобойный инструмент. Он грохнулся об пол, как ручная чугунная мортира времён Столетней войны.