Спальня выходила на стеклянную стену жилища Поля и его отца, любителя готовить. В день исчезновения никого из них не было дома. Оставалось еще два строения, отделенных друг от друга детским парком. Дом архитектора Виктора Жуане, яростного борца за Открытость и постоянного члена соседского патруля. Я хорошо его помнила: в 2029 году вместе с миллионами французов я слушала его речь. Его двенадцатилетняя дочь Саломе сидела за компьютером, прилипнув к экрану
И наконец, дом семьи Карель, пакстонианцев до мозга костей. Филомена и Йохан жили в доме-шаре, у них было двое идеальных детей, девочка и мальчик: они готовились ко сну и делали дыхательные упражнения.
Йохан достал бинокль. Он наблюдал за мной.
VIII
Давид
Было поздно, но Давид еще не спал. Он ждал меня на диване, держа на коленях журнал. Снаружи мне показалось, что я смотрю на картину Хоппера “Комната в Нью-Йорке”: мужчина, сидя в кресле, читает газету. Его жена играет на пианино. Художник поместил в центр полотна дверь, и кажется, что она разделяет их. Комната освещена, атмосфера печальна.
Не успела я снять пальто, как Давид метнул в меня фразу словно нож:
– Я обманывал тебя годами, я даже не старался это скрывать, а ты даже ничего не сказала.
Он признался в измене таким тоном, словно упрекал в ней меня. Уже несколько дней я уделяла ему недостаточно внимания. Взбудораженная расследованием, я получила заряд адреналина, которого мне так не хватало. Исчезновение семьи Руайе-Дюма меня не обрадовало, но мне было приятно вернуться в годы моей молодости, когда каждое новое дело превращалось в приключение. Давид, казалось, решил отомстить за мое приподнятое настроение. Мимо нашего дома прошествовал соседский патруль. Я поприветствовала его, подняв большой палец. Давид подошел ко мне, обхватил ладонями мою голову, чуть заметно улыбнулся и скользнул губами по моей шее:
– Элен, я тебя больше не люблю.
Он с наслаждением проговорил это по слогам. Мне сдавило сердце, кровь толчками пульсировала в артериях, венах, руках до самых кончиков пальцев. Под действием этого электрического тока у меня сами собой сжались кулаки.
Я не смогла бы точно сказать, когда началась наша нелюбовь, но уверена, что жестокость прорвалась в тот ноябрьский вечер и с тех пор не утихала. Как мы до этого дошли? Давид, кажется, ждал какой-то реакции с моей стороны. А я просто погладила его по щеке и села за пианино. Он развернул журнал.
IX
19 ноября
На следующее утро я встретила Нико на скутере. На нем были темные очки. Ему казалось, что в них он смотрится классно, а на самом деле он скорее смахивал на слепого. Его стиль всегда шел вразрез с его намерениями. Когда он хотел выглядеть элегантно, то одевался как служащий похоронной конторы, когда хотел иметь спортивный вид, напяливал что-то такое, в чем стыдно из дому выйти, но хуже всего были те дни, когда он не хотел выглядеть никак. В такие дни он надевал вельветовую рубашку, а сверху джинсовую куртку, и тогда я жалела о тех временах, когда полицейские носили форму.
– Я видел вас с Давидом вчера вечером. Как же это красиво, такая нежность, после стольких лет…
– Да, нам повезло.
Он не уловил в моих словах ни малейшего сарказма, тем лучше, мне не хотелось изливать душу. Будучи моим коллегой и соседом из дома напротив, он и так знал достаточно. Нико протянул мне шлем: он решил, что нам нужно съездить в район под названием Сверчки.
Баннер на въезде сразу создавал нужный настрой. На нем были процитированы последние строки из басни XVIII века, в которой сверчок позавидовал красоте мотылька, а потом увидел, как того поймали:
В Сверчках никто не стремился к “блеску и похвалам”. Люди здесь жили в длинных перенаселенных многоэтажных домах либо в коробках с бетонными стенами и перегородками. Они жили вне зоны Открытости, одни – из-за нехватки денег, другие – по собственному выбору, и они имели на это право. Впрочем, семей, сделавших такой выбор, становилось все меньше. Многие в конце концов одумались, столкнувшись с подозрениями сограждан: “Вам есть что скрывать?” – с упреками близких: “Подумайте о детях, об их безопасности!” – с обвинениями в эгоизме, сыпавшимися со всех сторон: “А если бы все вели себя как вы?”
К этому нужно добавить, что мы, стражи безопасности, отныне не имели права вмешиваться в дела района. В отличие от старой полиции, мы не были вооружены. Применение силы могло привести к злоупотреблениям, к несчастным случаям – ко всему тому, за что общество нас винило в прошлом.
5
Жан-Пьер Клари де Флориан (1755–1794). Сверчок