Тут ветер сменил направление, голоса на миг стихли, и Тиг, вскинув голову, прищурился.
— У меня палка, — сказал он, правда, не так уж и громко. Ударил колокол, тонкий, дребезжащий звон его приплыл откуда-то сверху, и ночь будто еще потемнела. Голоса возвратились всплеском смеха, и Тиг увидел людей — вернее, смутные их очертания: они резвились среди деревьев, подпрыгивая, приплясывая, падая время от времени на землю, недолго катясь по ней и снова вскакивая. Он поднял сук и снова сказал, на этот раз громче, ибо они устремились к нему: — У меня палка!
— Да какая красивенькая! — ответил женский голос, очень знакомый, хоть Тиг и не сразу понял, кому он принадлежит. — Совсем как рука, которая ею размахивает, а, Дикобраз?
Из мрака выступила старая ведьма, которую он уже видел сегодня, и хоть ночь осталась по-прежнему темной, ведьма показалась ему странно освещенной, точно солнце светило только для нее и только на нее. Уродиной она осталась все той же, хоть и укоротилась и скрючилась пуще прежнего, но почему-то выглядела не такой жалкой, как в клубе.
— О, да, Ехидна, дорогая моя, — ответил еще один знакомый голос. Мужик из клуба подступил к ней сзади, обхватил руками и прижался щекой к ее щеке. «Ну конечно, они знакомы», — подумал Тиг. Теперь все ясно, пусть даже и нисколько не ясно, почему они взяли да и выскочили из ночной темноты в двух шагах от его дома.
— Что вы тут делаете? — спросил гневным шепотом Тиг. — Убирайтесь с моей земли!
— Ну а как же, всенепеременно, — сказала женщина. — Всенепременно и в должное время. Но сначала — не потанцуешь ли со мной?
— Нет! — ответил Тиг. — И хватит спрашивать об этом. Глухая ты, что ли? Какое слово из «ни разу за миллион лет» тебе непонятно?
Женщина пританцовывала, переминаясь с ноги на ногу и улыбаясь Тигу, а мужчина за ее спиной проделывал то же самое, но в прямом разнобое с ней — налегал на правую ногу, когда она налегала на левую, и вытягивал шею так, чтобы бросать на Тига взгляды поверх то одного, то другого ее плеча. Все прочие уже собирались за их спинами, — люди, чьи лица озарял, как лицо старухи, свет, исходивший невесть откуда, отчего Тиг даже издали увидел, что все они так же уродливы, как она, а то и похуже: хромее, бесформеннее, либо слишком большие, либо слишком маленькие, и совершенно ясно было, что ни один из них никогда и думать не думал ни о прическах своих, ни об одеждах. Они шаркали ногами или приплясывали, подходя к нему, и наконец, обступили старика и старуху отвратной ватагой.
— За миллион лет? Выходит, через миллион лет потанцуешь?
— Нет! — рявкнул Тиг, уже не боясь разбудить отца. По правде сказать, ему хотелось, чтобы отец вышел из дома с фонариком и дробовиком и разогнал этих жутких недоумков. — Я сказал: ни разу за миллион лет. Ни единого. Или ты не слушаешь меня?
Тут вся их орава захихикала — квохтанье откатилось по закраинам ее назад, а оттуда вернулось к старику, и тот прокудахтал что-то на ухо своей уродливой подруге, и она издала резкий, лающий смешок.
— Ни со мной? Ни с кем-нибудь из нас?
— Ни с кем! — ответил Тиг и полез в карман за телефоном. — Все, звоню в полицию. Номер набираю медленно, чтобы вы успели смыться.
— Даже с моим другом? — спросила старуха и показала на большой обмяклый тюк, который, как Тиг вдруг понял, уроды то и дело передавали друг другу — и каждый, даже самый маленький, принимал его на плечо, а затем вручал другому. Тиг решил, что это нагруженный чем-то мешок, но сказать наверняка не мог, потому что свет, который падал на них, странным образом уклонялся от их ноши.
— Набираю, — объявил Тиг. Он и вправду проделал это очень медленно — и потому, что набирать номер пальцами той же руки, в какой держишь телефон, трудно, и потому, что нервы у него совсем разгулялись, а страх все возрастал — ведь все они были не просто уродливыми приставалами, в них чуялось нечто необъяснимое. Во-первых, уж больно много их было — Тигу казалось, что при каждом взгляде на них уродов становится больше, — а во-вторых, до него начало доходить: возможно, они хотят не только потанцевать с ним, но и еще что-то сделать.
— В самый последний раз, Тиг О'Кейн, — произнесла старуха, — станцуешь ты с кем-то из нас — хоть из жалости или сочувствия, из желания поделиться толикой твоей незаслуженной красоты с тем, кто утратил свою?