Кузьмич еле отыскал мобильник. Скорее, скорее набрать номер еще одного мужика, оставшегося зимовать на даче! Предупредить, чтобы не впускал Машу, кем бы она ни была.
Трубка откликнулась голосом внука:
-- Деда! А мы только ехать собрались к тебе. Папа машину греет.
Связь прервалась.
Как же так? Собрались ехать посреди ночи, ребенка подняли... Кузьмич проверил исходящие звонки. Он точно набрал Петрова Гриху. А вовсе не внука. Что творится-то?
Не вовремя отключившийся мобильник полетел в угол. Кузьмич схватился за голову. Похоже, он свихнулся. Или перевернулся мир. Ничего, скоро приедет сын, найдет безумного отца, поможет. Главное - продержаться. Не натворить чего-нибудь. А вдруг это он сам в беспамятстве грохнул Лешака? И жену, и эту... гостью Машу?! Видывал же приступы умопомешательства ещё в армии, когда человека рвут на части внутренние бесы, и он начинает палить в белый свет, который кажется ему черным... А уж в Афгане... Про Афган лучше не вспоминать.
Кузьмич прислушался: на втором этаже тихо. А если он и девчушек?.. Нет! Нет! Никакие бесы не смогли бы заставить его тронуть детей. Никакие! Кузьмич взвыл и саданул себя кулаком в лоб. Удара не почувствовал. Значит, все вокруг - вроде сна. И ему лучше замереть, слиться с пустотой и тишиной дома.
А как же Петровы и ещё две семьи на соседней улице? Стоп! Он же решил не дергаться, пока не явится сын.
-- Не дергайся! - сказал Кузьмич самому себе и поразился, каким слабым и дребезжащим оказался его голос.
Да он и не пошевелится, не двинется с места. Ну разве что посмотрит с чердака, как там все у Петровых, горит ли свет в доме, нет ли какого переполоха. Может, лучше не дожидаться помощи, а сбегать до соседей? Рассказать о беде, которая с ним приключилась. Нет, лучше сначала оглядеться.
Кузьмич прикрыл глаза рукой и осмотрел кухню. Лешак на полу... Прости, брат, если что... Он поднялся, не ощущая прежнего дискомфорта в натруженных больных суставах, поднялся по лестнице и задержался на площадке второго этажа. Тихонько позвал:
-- Михеевна!..
Прошел к комнатке, где запер девчонок, постучал в дверь:
-- Эй, как вы тут?
Ему ответил тихий, без эмоций, голос Михеевны:
-- Выпусти, дурень! Долго мне тут сидеть?
Кузьмич недоверчиво покачал головой: настоящая Михеевна уже крыла бы его на чем свет стоит, пинала дверь, грозила психушкой. А вовсе не шептала, будто ее придушили.
Кто-то из девчонок сказал:
-- Дедушка, выпусти. А то мы сами выйдем. Или мама придет.
Кузьмич в тон ответил:
-- Сейчас-сейчас. Только вот посмотрю, где ваша мама.
И быстро, бесшумно, как летучая мышь, кинулся к люку на чердак.
Кромешная темнота разила краской и стройматериалами. Острый запах немного разогнал дурман в голове, и Кузьмич прильнул к смотровому окну.
На участке празднично посверкивали сугробы в свете фонарей вдоль дорожки. "Ах ты черт, не выключил! Электричество-то нынче в копеечку выходит..." -- побранил себя Кузьмич. Он глянул через низкие крыши ближних соседских домиков на другую улицу, где было жилище Петровых. Они тоже устроили иллюминацию. Кузьмич облегчено выдохнул и удивился тому, что изо рта не вырвалось облачко пара. Чердак не отапливался, но холод был неощутимым, точно сам Кузьмич теперь был ровней лютому минусу. "Градусов тридцать, не меньше", -- прикинул он, глядя на луну, короны света вокруг плафонов уличного освещения.
Потом Кузьмич снова осмотрел свой участок. На снегу возле собачьей будки валялся круглый предмет. Чуть подальше - нечто похожее на мохнатую лапу алабая.
-- Уранка... собачка... -- прошептал Кузьмич.
Но что-то еще было не так. Когда пришло понимание, Кузьмич даже протер глаза. Среди заснеженных силуэтов строений не было ни пугала, ни закутанных на зиму молодых плодовых деревьев. Словно бы они разбрелись кто куда. "С этим уже не справиться. Все. Кранты", -- решил Кузьмич. Мелькнула заманчивая мысль дождаться сына здесь, на чердаке. Конечно, он наверняка будет горевать всю жизнь, увидев замерзшего насмерть отца. Зато Кузьмич уйдет, больше никому не навредив. Как навредил, похоже, всем, кто оказался в доме этой ночью. Куда он спрятал Машу? Наверное, за сарай. Или в теплицу. А вот девчонок не тронул. Даже съехав с катушек, не смог тронуть детей. Ну хоть так... Хоть этим можно себя оправдать...
Кузьмич перевел взгляд на дом Петровых, почти ничего не видя из-за намерзших слез. Утер глаза ладонью. Видимо, оцарапал веки, которые засочились теплым. Так и найдут его здесь, покойника, плакавшего кровавыми слезами. Люди не поймут, осудят и проклянут. Но сыновья... они-то, воспитанные им, должны понять. И простить. Хотя расплачиваться за сумасшествие отца предстоит именно им.
Что такое?! Свет в доме Петровых мерцал, как это случалось с издыхающими лампами. Одно отличие - он умирал, став багровым. Ещё раз мелькнул закатным огнем и потух.
Кузьмич скорчился у ледяной стены, обитой фанерой. Он ни на миг не усомнился, что в доме Петровых не осталось никого живого. А ведь он здесь, в своем коттедже! Значит, все случившееся не на его совести. Значит, виновата эта пришлая Маша. Ну что ж... Умирать ему уже не раз довелось. И от взрыва, и в провалившейся под лед озера машине, и на операционном столе после нападения гопников. Но ведь не помер, до сих шевелится. Может, и в самом деле он колдун, как сказал Лешак? Тогда в самый раз потягаться с Машей. Ведь скоро приедет сын с семьей. А уж за семью Кузьмич и мертвым постоит...