До темноты мы гуляли по тропинкам среди редких раскидистых сосен и елей. Несколько раз выходили к началу лыжных и сноубордных трасс. Непонятные «штуковины» привлекали внимание Аджари, но на мое заманчивое предложение покататься он уверенно ответил отказом.
— Почему? Это просто: отталкиваешься палками и едешь прямо по тропинке. Я пойду рядом, — попытался уговорить его.
— Тебя устроит такой ответ? Я боюсь. Это чужое для меня.
Молча согласился с такими доводами. Ссориться из-за пустяков в праздничный день совершенно не хотелось. Но в отместку закидал его снежками, когда остались одни на дорожке. Он смеялся, вытряхивал снег из капюшона и с мальчишеским задором не поленился опрокинуть меня в сугроб. А потом долго и весело хохотал, наблюдая, как я пытаюсь подняться на ноги.
В столовую мы заглянули только ради обеда, а ужин заказали «на вынос».
Стемнело. Под каким-то несущественным предлогом я, в одном свитере, незаметно прихватив маленький термос, покинул бунгало.
В круглосуточном кафе, наполнив емкость свежеприготовленным глинтвейном, я поинтересовался прогнозом погоды на ночь и местонахождением хорошей тропы для прогулки. Небо снова было ясным, но мороз усилился.
— Одевайся и идем! — поторопил Сахемхета, натягивая куртку подзамерзшими руками. — Ночные горы — это фантастика!
Мы прошли больше мили по склону вверх до смотровой площадки. Внизу поблескивал огнями глэмпинг, а здесь было достаточно темно. Тонкий серп растущей луны слабо освещал снег на вершинах и не забивал яркие звезды. Аджари с любопытством всматривался в небо.
— Здесь другие звезды, большие… — произнес он, закончив молчаливое изучение темного купола с разноцветными точками.
— Звезды не меняются, — ответил я. — Это только кажется. Просто, мы на приличной высоте. А еще здесь можно увидеть… — взял паузу, осмотрел горизонт и резко развернул парня на сто восемьдесят градусов. — Вот это!
Небо внезапно полыхнуло зелено-желтыми лентами. Я почувствовал, как Сахемхет задрожал, опустился на колени, что-то заговорил на своем давно исчезнувшем диалекте. В тот момент почувствовал себя полнейшим идиотом: при всей своей увлеченности высокотехнологичной наукой Древних молодой человек по-прежнему оставался древним египтянином, списывающим все необъяснимое на волю богов. В его глазах читался испуг: полосы северного сияния, наверное, напомнили ему змея Апопа, что мечтает поглотить Ра-солнце во время путешествия на ладье по двенадцати часам ночи. Мне нужно было предупредить его…
— Сахемхет! Сахемхет! — поднял его с колен. — Это вспышка на Солнце, долетевшая до Земли. Частицы светятся в верхних слоях атмосферы. Это физика… Астрономия… Ты понимаешь? Природное! Не божественное!
— Да… Я знаю… — прошептал Аджари, не отрывая взгляда от неба, где сияние уже играло розовыми и голубыми оттенками. — Это слишком красиво! Как бы я хотел, чтобы и Птаххетеп это видел.
— Он видит. Твоими глазами.
— Души мертвых живут и радуются, когда о них помнят живые, — он посмотрел вниз и после недолгой паузы продолжил фразой, совершенно не в тему: — Снег тоже переливается разными цветами. Чудо! Настоящее чудо! Спасибо, Джон!
— Кружечку горячего и пряного, как ты и хотел утром? — я достал из кармана термос.
— Не откажусь.
Сахемхет маленькими глотками пил горячий глинтвейн из крышки термоса, смотрел на угасающие всполохи северного сияния, на желтоватые контуры гор. Я подошел сзади, обнял его, подлил еще неостывшего напитка.
Мы еще долго стояли на площадке и любовались морозной ночью. Я не знаю, о чем думал молодой человек, но мои мысли сосредоточились на будущем: его учебе и карьере как ученого, расшифровке десятков папирусов, выдвижении гипотез и их доказательств, научном перевороте в истории Древнего Египта — планы на десятилетия. Все это будет по возвращении в Лондон, а сейчас…
— Мандаринчик будешь? — отвлекшись от высоких размышлений, спросил его.
— Пожалуй, можно. А фиников в сахаре у тебя, случайно, не найдется?
- Древнеегипетская неделя была в десять суток, но их количество могло увеличиваться или уменьшаться в разные периоды (Прим. Стефана Аджари-Карнарвона).