Анна, задремавшая в тени горбатой горы, очнулась и бросилась бежать к прокату.
— Итак, во сколько он уплыл? — Владелец открыл толстый регистрационный журнал. — Ах да, вижу, больше часа назад… Опытный виндсерфер?
— Я не знаю, не уверена…
— Ваш друг арендовал доску с довольно большим парусом, при таком сильном ветре с ним сложно будет справиться даже профи. К тому же ему давно пора было бы вернуться обратно, в море сейчас невозможно находиться, шторм нарастает. Будем решать, что делать.
Дальше все происходящее напоминало ей истертые временем кадры кинохроники. Пляж пуст. Небо мутно от клубов сизой пыли, смешанной с песком. Удары молнии крошат небо на части. Она стоит по пояс в воде, ей невыносимо жарко и хочется пить. К берегу возвращаются резвые катера спасателей, люди на них что-то коротко обсуждают, и катера вновь разлетаются стрелами в разных направлениях, уже выбираясь за пределы обследованной кусок за куском бухты. После очередного захода ее знаками просят подойти. Корсиканец в спасательном жилете достает какой-то бланк и, не глядя в глаза, начинает его заполнять, задавая стандартные вопросы: имя пропавшего, возраст, национальность. Почти все графы остаются пустыми: она не знает о нем ничего. Ни фамилии, ни даты рождения, ни точного места проживания в Кальви или в Париже…
Уже темнеет, поиски не приносят результатов.
Ее успокаивают, записывают номер телефона, обещают с первыми лучами солнца выслать спасательный вертолет…
Рано утром ей улетать.
Глава 2
На корме темно-синей моторной яхты «Рива», утопая в подушках кожаного кресла, сидел атлетично сложенный мужчина средних лет. Он неспешно курил, с интересом оглядывая прибрежную полосу, которую недавно атаковал суровый шторм. Вдруг в сотне метров от границы бухты он приметил какое-то подвижное пятно. Присмотревшись внимательнее, он понял, что это виндсерфер, отчаянно размахивающий руками и, по-видимому, взывающий о помощи. «Попал парень. Неужели в шторм один барахтался? Ну да ладно, теперь уже не потонет. Тащить его на борт ни к чему, только лишний раз светиться». Швырнув в море пустую пачку от «Партагас», он исчез под козырьком элегантного салона.
Это было уже второе судно, проплывавшее мимо и не замечавшее его сигналов. За три часа борьбы с сильнейшими волнами и ветром, который не давал удержать парус вертикально и опрокидывал его в мутную воду десятки раз, Родион совсем обессилел.
Сначала он пытался повернуть назад, но быстро понял, что направление ветра сменилось, и его выносит за пределы бухты. Кожа на ладонях была содрана, тело ныло, но он старался двигаться хотя бы параллельно берегу, а не от него. Все попытки оказались напрасными, он ослаб и до темноты в глазах захотел пить.
Под вечер, потеряв счет времени и лежа ничком на доске, Родион почувствовал, что шторм стихает. На горизонте наконец появился силуэт чьей-то яхты. Родион кричал и яростно жестикулировал, но стоявшая на борту дама лишь дружелюбно помахала ему в ответ, видимо, решив, что это было обычное приветствие моряка моряку — наивность, на которую способны только женщины.
Тем временем доска обогнула скалу. За ней показался пляж с небольшим баром, прилипшим, как ласточкино гнездо, к отвесному склону. Родион принялся перекидывать парус справа налево и обратно, чтобы выровнять нос доски и направить его в сторону суши. Он отдавал себе отчет в том, что на это уйдут последние крупицы сил, и если план не удастся, он погибнет от обезвоживания и переохлаждения в ближайшие часы. Доска приближалась к берегу, который оказался каменист и неприветлив. Волны с грохотом разбивались о валуны, давая понять, что плавно причалить не получится. В последнюю минуту, соскочив с доски, Родион развернул ее как щит, чтобы смягчить удар. Похоже, это ему не совсем удалось: столкновение тела со скользкой поверхностью камня стало последним, что он запомнил.
— Позови Арнó! Пусть спустится сюда, нужно вызвать «Скорую»!
Родион приоткрыл глаза.
Над ним клубилось небо коньячного цвета.
Нет, это не небо, а длинные волосы склонившейся над ним девушки, которая продолжала выкрикивать какие-то инструкции невидимому Арно. Лежать было неудобно, но через минуту он осознал, что не столько неудобно, сколько больно. Он с трудом мог вздохнуть, малейшее движение вызывало спазм в левом боку.