Такой парадокс был присущ не только мне. В случайных беседах с несколькими друзьями – среди которых были нейробиологи, неврологи и психиатры с мировой известностью – все они говорили о том, что их любопытство о состоянии собственного тела остановилось на уровне шеи. Они просто не хотели знать, что было в их голове. Этот агностический отказ неизменно сопровождался нервным смехом, и я мог понять почему.
Но для меня неизвестность, как правило, источник беспокойства, в то время как ясность, какой бы ни было ее содержание, всегда имела мобилизирующий эффект. Среди разнородных и часто нелестных зоологических названий, которые использовали мои друзья, так же как и недруги, для того, чтобы охарактеризовать основные свойства моей личности, страус никогда не упоминался. Я всегда гордился тем, что был разумно смелым, прямым, и теперь я собирался поместить свою голову в магнитную катушку сканирующего устройства мозга.
Мой друг, нейрохирург Джим Хьюз, у которого я попросил направление на отображение магнитного резонанса, сначала высмеял саму идею и попытался отговорить меня от этого.
«А что, если мы обнаружим доброкачественную опухоль? – продолжал говорить Джим. – Твоя жизнь будет разрушена муками!» Он привел случай Харви Кушинга, который считается одним из основоположников американской нейрохирургии, у которого у самого была доброкачественная опухоль мозга.
На что я банально ответил, что, несомненно, я обладаю достаточным характером и внутренней силой, чтобы справиться с любыми такими открытиями разумным образом, и что в любом случае знание лучше, чем неведение.
«В таком случае моя жизнь будет разрушена муками, если мы найдем что-то плохое в твоем мозгу», – недовольно сказал Джим.
После небольшого спора мы решили, что разрушение жизни Джима муками было приемлемой ценой, которую можно было заплатить за удовлетворение моего нездорового любопытства, и Джим согласился.
Как клинический нейропсихолог и познавательный нейробиолог, на протяжении тридцати пяти лет я изучал влияние различных форм поражений мозга на человеческий разум, и я видел и анализировал сотни компьютерных томографии и отображений магнитного резонанса мозга. Но изображение собственного мозга я собирался увидеть в первый раз. Я знал лучше, чем кто-либо, насколько разрушительным может быть для ума, как и для самого человека, даже легкое повреждение мозга. Но в конечном счете я действительно верил в каждое слово, сказанное мною Джиму. Я полагал, что я смогу справиться с любой новостью, включая дурные вести, и что в любом случае знание предпочтительнее неведения. Таким образом, одним солнечным апрельским днем я вошел в офис Отображения магнитного резонанса Коламбас-Серкл в Мидтауне Манхэттена.
Отчет и снимки (которые обычно не выдавались пациентам, но были предоставлены мне как коллеге) поступили несколько дней спустя. То, что я увидел, не выглядело ужасающим, но не понравилось мне. Бороздки коры (извилины в форме грецкого ореха на поверхности мозга) и желудочки (промежутки внутри мозга, содержащие спинномозговую жидкость, которая омывает мозг) были определены рентгенологом как «по размеру нормальные». По моему подсчету, бороздки были определенно нормальными, тогда как желудочки, на мой взгляд, выглядели большими, даже допуская вероятную нормальную дилатацию (технический термин для обозначения расширения), возникающую с возрастом. Это предполагало некоторую атрофию мозга.
Кроме того, в отчете упоминалось о двух крошечных зонах повышенной интенсивностью сигнала в белом веществе (длинные нервные проводящие пути, соединяющие удаленные части мозга и заключенные в белую жировую ткань, называемую миелином) левого полушария. Я видел их также. Значение таких полученных данных было неясным. В моем случае они, вероятнее всего, отражали ишемические изменения, регионарное омертвление тканей мозга, вызванное плохим снабжением кислородом. Они также могли означать потерю миелина в некоторых зонах – что, вероятно, было менее подходящим объяснением. По моему собственному определению термина, у меня было легкое церебральное нарушение.
Но не все новости были плохими. «Нормальные пустоты кровотока» наблюдались в моих сонных и базилярных артериях, и изображения диффузии были обычными. Это означало, что мои главные артерии были чистыми как стеклышко, незакупоренными, не заполненными жировыми инородными веществами и что мои кровеносные сосуды были прочными. Это совпадало с обычным ультразвуковым тестом Доплера моих сонных артерий, который я сделал как часть моего медицинского обследования несколько месяцев до этого. Учитывая также мое слегка высокое, но обычно нормальное кровяное давление, эти данные делали возможность внезапного, большого, катастрофического приступа или аневризматического разрыва сосудов, к счастью, отдаленной. Гиппокампы (структуры мозга, имеющие форму морского конька, известные тем, что они важны для памяти) выглядели нормальными по размеру – что являлось определенно хорошим фактом, так как парагиппокампальная атрофия – это обычный предвестник болезни Альцгеймера.