– Мать, – вырвалось у него, когда он увидел ее лицо.
Это было невозможно. За прошедшие 24 часа его мать превратилась в скелет. Ее скулы заострились, как кремень, а под глазами появились темные круги.
– Успокойся, – сказал Артемис сам себе. – Через несколько секунд матери станет легче и тогда я смогу разобраться, что здесь случилось.
Дивные волосы Ангелины стали спутанными и тонкими и теперь напоминали паутину, отлетающую ее подушку. В комнате стоял легкий запах, исходящий от нее.
– Лилии, – подумал Артемис, – Болезнь со сладким запахом.
Ее глаза внезапно открылись, как будто в панике. Она резко выгнулась назад, стараясь вдохнуть через сжатые зубы и хватая воздух скрюченными пальцами. Так же внезапно она успокоилась. Один ужасный миг Артемис думал, что это предсмертная агония. Потом ее веки задрожали и она протянула своему сыну руку.
– Арти, – сказала она. Ее голос был не громче шепота. – Это напоминает странный сон.
Хоть она и говорила короткими предложениями, но потребовалось много времени, чтобы она закончила фразу, поскольку каждое слово ей давалось с трудом.
Артемис взял мать за руку. Какой же тонкой она была! Только кости, обтянутые кожей.
– А может, я бодрствую и все остальное – это моя фантазия.
Артемису причиняли боль слова матери. Это напоминало ему время, когда она была в депрессии.
– Вы не спите, мать, и я – здесь. У вас легкая лихорадка и небольшое обезвоживание, но причин для беспокойства нет.
– Как я смогу бодрствовать, Арти, – спросила Ангелина, ее глаза были светлыми пятнами в черных кругах, – когда я чувствую, что умираю? Как я могу бодрствовать, когда я чувствую это?
Эти слова пошатнули притворное спокойствие Артемиса.
– Это -… лихорадка, – он запнулся, – Вы смотрите на мир несколько странно. Скоро все будет хорошо. Я обещаю.
Ангелина закрыла глаза. – И мой сын держит свое слово, я знаю. Где ты был последние годы, Арти? Мы так беспокоились. Почему ты не выглядишь на семнадцать?
В бреду Ангелина Фаул увидела правду, несмотря на волшебство. Она поняла, что он исчез на три года и совершенно не повзрослел за это время.
– Мне четырнадцать, мать. Почти пятнадцать, пока еще ребенок. Теперь закройте ваши глаза и когда вы откроете их снова, все будут хорошо.
Что ты сделал с моими воспоминаниями, Артемис? Откуда ты взял такие силы?
Артемис вспотел. Тепло комнаты, запах болезни, его собственное беспокойство.
Она знает. Мать знает. Если он ее вылечит, вспомнит ли она?
Это не имело значения. С этим можно будет разобраться позже. Главным в его жизни должны быть родители.
Артемис сжимал хрупкую руку в своих ладонях, чувствуя, как кости трутся друг об друга. Он собирался использовать магию на своей матери во второй раз.
Магия не была естественной для Артемиса и вызывала головную боль всякий раз, как он ее использовал. Но хоть он и был человеком, магия, все же, оказывала некоторое влияние на него. Ему приходилось принимать таблетки от морской болезни, когда он незваным входил в дом, а в полнолуние Артемис часто находился в библиотеке, слушая музыку на максимальной громкости, чтобы заглушить голоса в своей голове. Большая колония волшебных существ, имела мощную расовую память, которая всплыла подобно приливной волне, принося с собой еще и мигрень.
Иногда Артемис думал о захвате магии, как об ошибке, но недавно симптомы прекратились. Больше мигрень и тошнота его не беспокоили. Возможно, его мозг приспособился к жизни волшебного народца.
Артемис, держа осторожно пальцы матери, закрыл глаза и отбросил все сомнения.
Магия. Только магия.
Магия была дикой силой, и ее нужно было направлять. Если бы Артемис позволил себе расслабиться, то все волшебство могло обернуться так, что когда он открыл бы глаза, его мать была бы еще больна, но волосы ее стали бы другого цвета.
– Исцеляй,- подумал он. – Все будет хорошо, мать.
Магия среагировала на его желание, с легким гудением растекаясь по его рукам, покалывая их. Синие искры кружились вокруг его запястий, подобно крошечным пескарям на мелководье. Казалось, что они живые.
Артемис вспоминал о матери в расцвете ее сил, создавал мысленный образ. Он видел ее светлую кожу, глаза, сияющие счастьем. Слышал ее смех, чувствовал, как она его обнимает. Вспоминал, как сильно Ангелина Фаул любила свою семью.
– Это – то, что я хочу.
Искры чувствовали, что он хочет, и текли в Ангелину Фаул, проникая через кожу ее ладоней, запястий, окружая, подобно веревкам ее руки. Артемис с силой выталкивал магию, и река волшебных искр текла от его пальцев к матери.
– Исцеляйте, – думал он, – вытесните болезнь.
Артемис использовал свою магию раньше, но на этот раз все было по-другому. Он чувствовал какое-то сопротивление, как если бы тело его матери не желало исцеляться. Искры шипели на ее коже, мигали и гасли.
– Больше, – подумал Артемис. – Больше.
Он вытолкнул поток искр, игнорируя внезапную мигрень и сильную тошноту.
– Излечите мать.
Магия закутала его мать, подобно египетской мумии, и приподняла на пятнадцать сантиметров над матрасом. Она дрожала и стонала, пар шипя вырывался из ее пор, поскольку его коснулись синие искры.
– Ей больно, – подумал Артемис, открывая один глаз. – В агонии. Но я не могу прекратить это сейчас.
Артемис погрузился глубоко в себя, ища остатки волшебства.
– Все. Дайте ей каждую искру.
Магия не была врожденным свойством Артемиса, он украл ее, но теперь он отдавал все, чтобы исцелить свою мать. И все же это не помогало. Даже больше. Болезнь усиливалась. Синие искры как бы отбрасывались вверх, к потолку.
– Что-то неправильно, – подумал Артемис, тошнота подступила к его горлу и резкая боль пронзила его левый глаз, – Это должно было происходить не так.
Последняя капля магии с силой покинула его тело, и Артемис слетел с материнской постели, кубарем пролетел по полу и растянулся напротив шезлонга. Ангелина Фаул скрючилась на кровати, а затем резко распрямилась. Ее тело окружал толстый слой странной прозрачной слизи. Искры мерцали и умирали, касаясь этого странного покрова, которое растекалось вокруг так же быстро, как и появилось.
Артемис лежал, обхватив голову руками, ожидая пока хаос в его голове утихнет, неспособный двигаться или думать. Звук его собственного дыхания, казалось, усиливал головную боль. В конце концов, от боли осталось лишь эхо, и слова, путаясь и перебивая друг друга, собрались в предложения.
– Магия ушла. Истощилась. Я полностью человек, – пронеслось в его голове.
Артемис услышал, как заскрипела дверь спальни, и открыл глаза. На пороге стояли Артемис старший и Дворецки, беспокойство, отражавшееся на их лицах, смутило его.
– Мы услышали грохот. Ты, должно быть, упал, – сказал Артемис старший, поднимая сына за локоть. – Я не должен был разрешать входить тебе сюда одному, но я подумал, что возможно ты сможешь что-нибудь сделать. Я знаю, что у тебя есть кое-какие таланты. Я надеялся… – он поправил рубашку сына и погладил его по плечу. – Это было глупо с моей стороны.
Артемис пожал плечами, сбрасывая руку отца, и, спотыкаясь, подошел к постели матери. Потребовался один взгляд, чтобы убедиться в том, что он и так знал. Он не вылечил свою мать. Даже слабого румянца не появилось ее щеках, а дыхание не стало спокойнее.
– Ей стало хуже. Что я наделал?
– Что это? – спросил отец. – Что, черт возьми, произошло с ней? С такой скоростью моя Ангелина уже через неделю будет…
– Нет, – довольно резко прервал его Дворецки. – У нас осталось несколько старых связей, которые могли бы пролить свет положение Миссис Фаул. Люди, с которыми в другом случае мы предпочли бы не связываться. Необходимо найти и привести их сюда как можно скорее. Думаю, не стоит обращать внимание на такие мелочи, как паспорта и визы.
Артемис старший кивнул.
– Да. Да, черт возьми. Это еще не конец. Моя Ангелина – борец, не так ли, дорогая?
Он осторожно взял ее руку, как если бы она была сделана из прекрасного кристалла. Ангелина не реагировала ни на прикосновение, ни на голос.
– Я разговаривал почти с каждым практикующим врачом в Европе о моих фантомных болях в ноге. Возможно, один из них сможет помочь нам.