Пока я в нерешительности стояла посреди кухни, за окном вновь мелькнул силуэт. На этот раз я его разглядела гораздо лучше - невысокая плотная фигурка облаченная в белую рубашку и темную юбку, длинные, темные от дождя, волосы уложены вокруг головы...
Комок в горле несколько секунд не давал вздохнуть и мне казалось, что я умру прямо сейчас, от переполнявшего меня ужаса. Но как оказалось, это еще далеко не всё, что приготовила для меня сегодняшняя ночь.
Развернувшись в сторону залы, чтобы пройти в спальню к родителям, я услышала как за спиной тихо скрипнула дверь. Обернуться было страшно и я просто кинулась бежать, но меня тут же поймали, зажимая холодной мокрой рукой рот, другой удерживая мои руки и прижимая к промокшей насквозь одежде. Истерично задергавшись в наивной попытке освободиться, я добилась лишь того, что получила увесистую оплеуху, от которой потемнело в глазах и чуть закружилась голова.
Когда в глазах прояснилось, неизвестный уже вытащил меня на сени. Прекрасно ориентируясь в кромешной тьме, дотащил до двери, ведущей во двор, где баба Аля хранила дрова и все то, что в принципе было не нужно, но было жалко выкинуть. Стащив с крутой лестницы вниз, похититель потащил меня к распахнутой настежь двери, ведущей в яблоневый сад, сразу за которым начинался лес.
Дождь усилился. Ветер больно хлестал по щекам, бросая в и без того мокрое, от внезапно хлынувших слез лицо пригоршни холодной воды. Ноги без ботинок быстро промокли и замерзли, и не слушались меня, став ватными и тяжелыми - я и не особо старалась напрягать их, обмякнув в руках мужчины, которому, кажется, было всё равно - молча и упорно он тащил меня в лес в сторону озера. Не иначе как этот псих решил утопить меня. Но за что?! За что-о? Что я сделала не так? Лихорадочно попыталась припомнить всех мною обиженных, но на ум ничего не шло, кроме маленькой заплаканной девчонки с растрепанными косичками, с которой подралась, когда приезжала сюда на лето после первого класса. Помню, как мне тогда было стыдно и я пообещала бабушкам, что больше никогда не буду драться. Бабушка Настя похвалила меня, сказав, что девочки не дерутся, а баба Аля сказала всего одно слово: 'Глупости!'. Но с тех пор я действительно, ни с кем не дралась, даже когда меня сильно обижали. За меня всегда заступались Даша или Лешка. Но сейчас их рядом не было, а озеро становилось всё ближе. До него оставалось метров 50, когда мужчина вдруг передумал хранить молчание.
- Где ты? - глухой, мертвый голос без капли каких-либо эмоций гулко разнесся по лесу, с легкостью перекрывая шум дождя, бодро барабанящего по еще зеленой листве и поверхности озера. - Отдай карту. Или девчонка умрет, - неестественно холодные пальцы сжали мое горло, лишая доступа кислорода, сильные руки без видимого напряжение приподняли меня над землей, наконец-то позволив взглянуть на моего мучителя. Им оказался дядя Ваня - местный рыбак-алкоголик. Его тщедушное хилое тело никак не вязалось с той силой, что сейчас держала мою немаленькую тушу над землей. На некрасивом, раньше времени состарившемся лице с обвислыми щеками, застыла мертвенно-бледная маска с двумя тускло-красными пятнами на лбу. Глаза его казались пустыми стекляшками, которые беспрепятственно омывал холодный дождь...
Наверно я потеряла сознание. Потому что, когда вновь открыла глаза, на небольшой поляне возле озерка никого не было - только я и дождь. И странное мерцающее облачко продолговатой формы в нескольких десятках метров от меня, возле которого в нерешительности топталась.. бабушка Аля! Созерцание умершей родственницы не вызвало должного отклика в моей душе - я мужественно промолчала тупо глядя перед собой немигающим взором. Заметив, что я очнулась призрак бабушки (а что это еще могло быть?) принялся активно жестикулировать, словно приглашая пройти через мерцающее нечто вместе с ним. Но бабушка по папиной линии любила повторять, что если вас куда-то зовет покойник, лучше не ходить - не вернетесь. Да и не там ли находится 'та сторона', о которой писала баба Аля в своей записке.
Я же не хочу умирать?
Закрыв глаза, я некоторое время сидела на размякшей земле, ощущая как мокрая одежда неприятно липнет к телу уже нисколько не спасая от дождя. Холодно. Страшно. И одиноко. Но умирать я не хочу.
От еле сдерживаемой истерики у меня затряслись руки. Казалось еще одна самая маленькая капелька и чаша терпения переполнится, и я взорвусь! Перед мысленным взором отчего-то нарисовалась картинка, как я падаю на колени и бьюсь головой о землю, громко хохоча, словно обкуренная баньши, а потом взрываюсь, разлетаясь на мириады маленьких кусочков... Надо хоть поцеловаться с кем-нибудь, а то так и умру нецелованная, а мне почти 18 лет... Стыд и позор... Лешку попрошу - друг он мне или не друг? И девушки у него сейчас вроде нет - ревновать некому... А умирать мне еще рано...
Открыв глаза, я сделала вид, что не вижу ни бабушку, ни ту странную штуку рядом с ней. С трудом поднявшись на ноги, стараясь осторожно ступать по раскисшей земле, побрела в сторону дома. Уже светало. Возможно родители проснулись и, не обнаружив меня в комнате, встревожились. А может подумали, что я просто проснулась пораньше и пошла погулять... в одних носках. Что им сказать? Правду? Прокрутив в голове эту свою 'правду' я невольно усмехнулась - такое даже озвучивать смешно. Нет-нет, никому ничего не скажу! Утром позвонила Даша. Они с Лешкой ехали в парк и мне до слез захотелось оказаться в машине вместе с ними. Кажется, я превращаюсь в плаксу, но настроение было паршивым и к тому же я, кажется, заболела. Зато уговорить родителей не оставаться еще на одну ночь оказалось довольно просто и поздно вечером мы уехали из Лошадкино.
Последнее воскресенье сентября выдалось солнечное, хотя в городе и в субботу не было дождя. Из приоткрытого окна доносились звуки улицы и изредка чириканье птиц. Мне казалось, я месяц не была дома и вот, наконец, вернулась.
Укутавшись в два одеяла, я лежала на кровати с намотанным на шею колючим шарфом, под который мама запихала капустный лист измазанный медом, и с наслаждением болела, поглощая очередной любовно-юмористический роман. Мысль, что завтра мне не нужно идти на учебу одновременно тревожила и грела душу. Тревожила, потому что я совсем не люблю прогуливать занятия, пусть и по уважительной причине, а грела душу оттого, что заниматься ничегонеделанием как ни крути гораздо лучше, чем сидеть на парах.
Однако ближе к вечеру я изнывала от скуки. Даша не приходила, телефон ее весь день механическим голосом отвечал, что абонент вне зоны доступа сети, впрочем, как и Лешкин. Мама, запихав в меня очередную порцию куриного бульона, накачалась успокоительного и завалилась спать. А папа... посидев со мной 15 минут и вслух поразмышляв о парнях и их отсутствии у меня, так достал, что пришлось выгонять его чуть ли не силой. Папа обиделся, но, похоже, чувствовал, что свой отцовский долг он выполнил.В отличие от родителей моих знакомых девчонок, мой папа считал, что у каждой девушки должен быть молодой человек, непременно хороший и непременно социально-активный. Что папа подразумевал под словом 'хороший' я затрудняюсь ответить, но наверно чтоб не пил, не курил и раньше времени к дочери не приставал со всякими непристойностями. А социально-активный - это чтобы дочь дома появлялась только чтобы переночевать. А всё остальное время дочь должна быть на учебе, на кружках-тренировках, в музее-кино- парке-кафе-клубе-хоть просто на пешей прогулке вокруг Земли. Учиться при этом позволялось хоть на одни тройки, главное чтоб из универа не выгнали. Кстати, Алиса с планом нашего папы успешно справлялась, при том, что жила она в развеселой общаге, училась на одни пятерки, да еще и классно готовила. Сестру я свою очень любила и гордилась, но рядом с ней чувствовала себя неудачницей, какой-то ухудшенной версией что ли.