На вертолетах перебрасывают людей с одного конца маршрута в другой. Каюры замучили своих оленей. Выпал еще снег. Ночами в речках забереги стали покрываться тонким ледком. Плоты обмерзли и стали скользкими. Однажды утром Бронька упал с плота в ледяную воду. А в другой раз улетел в глубокую расщелину между скал… Его спас толстый слой мягкого слега. Отделался ушибами и синяками.
Начались осенние снегопады. Все чаще стали дуть злые северные ветры. На реках намерзало все больше льда…
Из управления пришел приказ о прекращении поисков до будущего лета.
Левую Маму Бронька покинул последним и улетал вместе с Бадмаевым и Глебом Максимовичем. Сердце ныло до боли, звало туда, в холодные гольцы, где остались Вера с Колей.
В Нижне-Ангарске, выскочив из вертолета, побежал к тете Даше.
Она встретила Броньку как родного.
— Вот и голубчик мой прилетел!.. А Коля-то с Верой что наделали… вот уж бедненькие-то, как же это они ошиблись… — причитала добрая женщина.
— Да, ошиблись…
Бронька окинул знакомую комнату и вспомнил первую встречу с Верой… Вот стоит она рядом и улыбается ему…
— А здесь уже все знают, как ты Нэлю на себе вынес… Тоже бы ей капут… Ох уж, не женское это дело… — словно сквозь сон слышит он.
Парень тяжело вздохнул, пожилая женщина понимающе взглянула на него и пригласила к столу:
— Садись, Броня, на свое любимое место в углу… ешь, что бог послал…
Бронька затряс головой и сел на порог.
— Лека-то наша где? — едва слышно спросил Тучинов.
— В гости ушли с матерью.
На закате солнца Глеб Максимович с Бронькой пришли на берег осеннего Байкала. Сели на разбитую «хайрюзовку» и, по старой привычке, молча углубились в созерцание любимого моря.
Просидев с четверть часа, Глеб Максимович взглянул на парня и спросил:
— Броня, помнишь, как мы с тобой отпустили в Духовской матерого сига?
Парень скупо улыбнулся.
— Помню.
При воспоминании о совместных рыбалках Бронька как наяву увидел свой дом, мать и на стене выцветшую фотографию: стоят два офицера — это Иван Тучинов — командир взвода и Глеб Максимович Сизых — парторг роты… Бронька вздохнул: «Эх, отец!..»
Вдруг до слуха донеслись обрывки знакомой песни, которую сочинили геологи:
Остальные слова унес порыв «ангары». И снова:
Ветер со свистом… Большая пауза.
Последние слова еле-еле расслышал Бронька. От них подступил горький комок к горлу, глаза заполнились слезами. Перед ним мелькнул голубенький платочек, и он, как наяву, услышал:
— Заедем домой, Броня, омульков покушать!.. А потом учиться!..
— Эх, Левая Мама! Не мама ты, а злая мачеха…
Глеб Максимыч сидит словно в оцепенении и смотрит на чернильно-черное море.
— Броня, я что-то продрог, проводи меня.
— И в самом деле, Глеб Максимыч, прохладно стало…
— Скоро зима… Да, кстати, я все хочу спросить, Броня: куда ты думаешь теперь?
— Буду учиться на геолога. Но сначала я должен…
— Да, сначала ты должен помочь своим рыбакам разоблачить того мошенника… Как его?
— Черных.
— Вот, вот, сынок!
Вдруг где-то вдали от берега зашумело море. То шел встречный ветер. Вихрясь и сплетаясь в тугие узлы, «ангара» с «култуком» в каком-то дьявольском танце закружились на одном месте.
Шум все ближе. Он постепенно утихает.
Наконец ветры, смяв друг друга, утихомирились. Наступил штиль, лишь легкий холодок, идущий от моря, бодрил людей.