– Хреново? – спрашивает она.
– Ага.
Честно признаюсь, я сейчас не совсем в реальном мире. Я представляю, как посреди ночи меня скручивают полицейские, а Ханна видит это. У меня в голове как будто крутится фильм с таким сюжетом. Меня играет молодой Мартин Шин.
Ханна выходит из номера и идет к балкону, под которым расположен бассейн в форме почки. Он до весны не работает и даже чем-то накрыт. Я наблюдаю за Ханной через дверь комнаты и исчезаю в Джердне, где живет девятнадцатилетний Джеральд, умеющий обращаться с женским телом. У семнадцатилетнего Джеральда в душе были некоторые проблемы.
– Все умения приходят с опытом, – произносит Белоснежка. – По-моему, было довольно романтично.
Не знаю, куда я хотел бы с ней отправиться. На трапецию не хочу. Неохота рассказывать Лизи о том, что мы с Ханной делали в душе. Это было бы странно. И я просто шагаю по улице Джердня один. Я ем мягкое клубничное мороженое. У меня нет ни семьи, ни друзей. В конце улицы стоит Ханна. На ее плече сидит синяя птица. На Ханне кожаная куртка, один рукав держится на булавке, и она не успела причесаться. Посреди улицы из какого-то проулка выходит Таша. Она наставляет на меня указательный палец и орет ужасные вещи своим отвратительным голосом. Потом достает пистолет. Блин. «Белоснежка, я требую, чтобы ты вытащила меня в реальность».
Наконец оторвав взгляд от стола, я вижу настоящую Ханну. Она что-то мне говорит. Похоже, даже орет. Ее лицо искажает ярость. Я ее не слышу. Потом она хватает куртку и телефон и выходит из комнаты, хлопнув дверью. Я попытался прочесть ее слова по губам. Кажется, она сказала: «Я на минуту».
Я вздыхаю. Потом проверяю телефон. Снова вздыхаю. Снова проверяю. Потом пишу Джо-младшему: «Позвони мне!» Потом стираю сообщение, не отправляя. Потом бесцельно брожу по номеру. Тут нечего делать – разве что можно посмотреть телевизор. Но я не смотрю телевизор, поэтому просто продолжаю бродить.
Я выхожу наружу и вглядываюсь в темноту. Мимоходом замечаю, что, не будь бассейн закрыт, я мог бы спрыгнуть с балкона и нырнуть в самый центр. Интересно, сколько народу так делало.
Потом я захожу обратно. Меня засасывает водоворот мыслей. Я пытаюсь найти в себе силы посочувствовать Таше, но у меня не получается. Я пытаюсь взять немножко чувств, которые испытываю к маме, но их и так слишком мало.
– В жопу все! – ору я во всю глотку и пинком сбиваю стул.
Потом я отправляюсь на поиски Ханны. Начинаю с территории мотеля: ищу у торговых автоматов, в фитнес-центре, в холле – ее там нет. Потом я выхожу на темную дорогу и иду по ней. Минут через десять ходьбы я понимаю, что это глупо и что Ханну могли похитить, и бегу обратно.
Я беру в номере ключи от машины и еду. По пути мне встречается несколько идущих по шоссе пешеходов, и это меня беспокоит. Сейчас вечер субботы. Я не знаю, что здесь за место. Может, тут как раз частенько пропадают пахнущие ягодами девушки.
Я с полчаса езжу туда-сюда. Я не ухожу в Джердень, потому что там бродит с пистолетом Таша и хочет меня убить. Еще я не ухожу туда, потому что Ханна не намерена это терпеть. Мне туда больше нельзя. Мне нужно быть здесь: принимать душ вместе с красивой девушкой, любить красивую девушку и убегать с ней из дома. Белоснежка не заменит мне психолога. Под колесами машины нет ни орехов, ни жвачки. Я не умею делать трюки на трапеции.
В паре километров от мотеля, на какой-то проселочной дороге, я наконец-то догоняю Ханну. Она надела наушники и трясет головой в такт. Я сбрасываю скорость и еду рядом с ней, и она показывает мне средний палец, даже не глядя в мою сторону.
– Ханна, хватит, – прошу я. Конечно, она меня не слышит. – Ханна!
Не опуская руки с вытянутым пальцем, она вдруг сворачивает на узкую дорожку налево. Она сворачивает в последний момент, и я пропускаю поворот.
– Да ну на хрен! – ору я, разворачиваясь.
Когда я наконец догоняю ее, она идет посреди дороги. Она не отходит на обочину. Я сигналю. Долго. Короткими и длинными гудками. Она снова поднимает вытянутый средний палец и продолжает трясти головой в такт наушникам. Дорога сужается. Я торможу, оглядываюсь и понимаю, что дорога потихоньку превращается в тропинку. Я выхожу и иду за ней пешком. Она бросается бежать. Я тоже. Это уже немного жутковато. Мне нужно, чтобы она остановилась, но мне нельзя схватить ее и заставить остановиться. Скоро мы бежим нос к носу. Темно. Мы оба несколько раз запинаемся.
– Хватит! – кричу я.
Она бежит дальше. Я просто протягиваю руку, беру провод от одного наушника и вынимаю его у нее из уха. Следом я хватаю второй наушник. Она нащупывает телефон и отключает от него наушники, а я остаюсь с проводами в руках.
– Ханна, хватит! Прости меня! Пожалуйста! – Она останавливается. – Прости меня! – повторяю я. – Я понял. Я все понял, прости меня.
– Ты ничего не понял.
– Давай просто вернемся в мотель.
Она идет к фонарю, стоящему даже не на тропинке. Зачем нужно было ставить фонарь на каком-то глухом пустыре?
– Я тебе доверяла, – произносит Ханна.
– Понимаю.
– У меня кроме тебя никого нет.
– Понимаю.
– Хватит твердить, что понимаешь! – кричит она. – Ничего ты не понимаешь.
– Ладно, – соглашаюсь я. – Я ничего не понимаю.
Она воздевает руки:
– О боже!
Мы продираемся через кустарник – она идет на два шага впереди меня – и выходим на просвет. Нашему взору открывается какой-то местный южнокаролинский рай. Мы вышли на речку с несколькими живописными водопадами. Фонарь освещает щит с информацией для туристов, какие ставят в парках. Ханна, похоже, не замечает, что мы в раю. Она просто садится на асфальт, достает свою книжечку и начинает что-то писать. Кровь бросается мне в лицо.
– Ханна, нам надо поговорить.
– Прости, Джеральд, я ем мороженое в своем мире. – Она продолжает писать.
– Так нечестно!
– Честно не бывает.
– Нечестно, что ты используешь это против меня!
– Я поняла. Честно вообще не бывает. Плевать, – отвечает Ханна, яростно строча. Я просто раскаляюсь. Я сажусь напротив нее и вплотную приближаю свое лицо к ее:
– Ханна, нужно поговорить. Прекрати писать. Хватит уже. Это просто глупо!
Она поднимает взгляд, и сколько бы в нем ни было злости, я представляю себе, какой она была в душе всего часа два назад.
– Знаешь, что правда глупо? – спрашивает она. – Глупо было поверить, что парень с такими проблемами, как у тебя, может встречаться со мной. И очень глупо было поверить, что девчонка с такими проблемами, как у меня, может вообще с кем-нибудь встречаться. А я поверила.
Я не знаю, что ответить.
– Ты хотел поговорить? – продолжает Ханна. – Так говори, – и продолжает писать в книжечке.
– Прости меня, пожалуйста, – начинаю я. – Понимаю, со мной было тяжело. Понимаю, что я мудак и все дела. Я уже понял, что больше так делать нельзя. Что нужно оставаться в реальности. Я справлюсь. Я не хочу никуда исчезать. – Мне хочется сказать, что я люблю ее, но не выходит. Она пишет дальше. – Да, со мной случилась куча всякой хрени, и ты не знаешь и половины. Много всякого накопилось, это странно, неприятно и хреново и вообще у всех в семье своя хрень. Я просто… – Я замолкаю и смотрю, как она пишет. Она даже не слушала. Мое лицо горит сильнее. – Просто послушай меня уже! – говорю я и выхватываю у нее книжечку.
Она мгновенно бьет меня – прямо в грудную клетку, прямо по отбитым ребрам. Я разворачиваюсь и ухожу, не выпуская из рук книжечки, и она вопит:
– Верни мне сраную книгу!
– Сначала поговорим.
Она догоняет меня и пытается отобрать книжечку, но я прячу ее за спину.
– Дай сюда.
– Сначала поговорим. Слушай, я уже извинился.
– Мне мало твоих извинений.
Я останавливаюсь и смотрю на нее. Она все еще красива, но больше не сияет. Она человек. Иногда она может вести себя как сволочь. Иногда нельзя объяснить, почему. Я тоже человек, и я швыряю книжечку в реку, как будто это фрисби. Мы оба как будто в замедленном действии ошеломленно смотрим, как она летит. Я не могу поверить, что я только что сделал. Ханна тоже не может поверить. Когда книжка падает в воду, мы просто молча стоим и смотрим. Даже сквозь шум водопадов я слышу, как Ханна судорожно дышит, чтобы не заплакать.