– Мне двадцать один, мама… – делаю спокойный вдох, чтобы остатки никотина совершенно точно рассосались в крови. – Мы уже говорили об этом, я могу зайти куда-то, если захочу.
– Ничего себе! – взмахивает она руками. – Напомни-ка мне, чем закончился последний разговор?
– Ты сказала: “Как только съедешь, будешь делать, что захочешь” и хлопнула дверью, – плечом протискиваюсь мимо матери в коридор и уже вижу спасительный вход в комнату.
– Тогда с чего ты решила, что можешь гулять, где захочешь и когда захочешь, а?! – повышает она голос, толкая меня назад. – Я ведь могу и проучить, мерзавка. И отца с ремнем позвать. Ты знаешь, у него воспитательные методы похлеще моего!
При мыслях о коже с металлической пряжкой я морщусь. Она права, и ситуацию лучше не доводить до масштабов конфликта с папой. В конце концов, мне не очень хочется прятать синяки несколько дней кряду.
– Прости, этого больше не повторится, – покорно склоняю голову, по которой тут же прилетает подзатыльник. Шиплю, но не произношу больше ни слова.
Мать отступает в сторону, позволяя пройти:
– То-то же. И будь поаккуратнее с выражениями в следующий раз.
Я киваю, поджав губы, и скрываюсь за своей дверью. Замок в ней не положен, поэтому остается лишь прикрыть бесполезный в таком случае “аксессуар”.
Вновь в своей маленькой комнатке. Из мебели тут шкаф, стол и кресло-кровать, которое я обычно не складываю в кресло из-за лени. Все равно работаю за столом. Разбираю рюкзак, достаю ноутбук и первым делом проверяю чат с Зеленым. Новых сообщений нет, но это нормально. Обычно он возвращается с работы к вечеру, и часов с семи мы можем активно переписываться. Пока не решаюсь его дергать, уже отвлекла за сегодня достаточно. Включаю рабочие программы и приступаю к самым горящим задачам.
За полтора часа, за которые за окном успевает стемнеть, неплохо продвигаюсь по работе. Нужно будет доделать несколько деталей, а потом заняться домашними заданиями. Устало откидываюсь на спинку стула, кручусь немного, стягивая неудобные наушники-вкладыши… Мой взгляд падает на аккуратную полку над кроватью. Абсолютно пустую.
Это странно, ведь я точно помнила, что ставила на нее свои вещи. С последней зарплаты купила себе несколько тюбиков уходовой косметики, флакон духов и фоторамку – красивую, туда я вставила фотографию с бабушкой. Сейчас ничего из этого не было.
Тяжелая догадка закрадывается в мою голову, когда я осматриваю комнату в поисках пропавших вещей.
– Нет-нет-нет… Только не это, только не ты, – чувствую, как ускоряется сердцебиение, а в ушах начинает шуметь.
Распахиваю дверь, практически влетаю на кухню, мгновенно находя взглядом мать, сидящую за столом с книгой. Она поднимает голову и смотрит на меня, подняв бровь в ожидании. И от этого пустого взгляда мне становится так тошно, так больно.
– Мам… – произношу одними губами. – Ты ведь не брала мои вещи с полки? Там стояла фотография…
Она хмыкает, а на ее морщинистом лице расползается кривая насмешливая улыбка:
– Карин, а почему ты считаешь эти вещи “своими”?
– Что? – у меня перехватывает дыхание. – Что ты имеешь в виду? Я купила их на свои деньги, я работала, я..!
– А ну молчать! – пресекает она. – В этом доме нет ничего твоего. Пора бы уже запомнить! Шмотки в мусорном баке, где им самое и место. Видела я твою косметику - такой только проститутки подзаборные пользуются!
– Как ты можешь… – хриплю я в ответ, даже не ожидая адекватной реакции.
Мать поднимается из-за стола, откладывая чтиво. Подходит ближе и с размаху отвешивает мне звонкую пощечину.
Я хватаюсь за щеку ладонью. Все что я испытываю к этой женщине сейчас – ненависть. Она усиливается с чувством того, как жжение и онемение сменяют друг друга, расползаясь по коже сильнее.
– Как ты можешь?! После того позора, что ты устроила, продолжаешь вести себя, как шалава! Шастаешь, непонятно где, косметику мажешь на себя, будто на панель собралась! В интернете ты кем работаешь?! Тоже, небось, сиськи всем показываешь за копейки?
Больно. Невозможно понять, что больнее – пощечина или эти слова от родной матери. Я каждый раз внушаю себе, что привыкла к такому отношению, что готова к любым гадким словам и действиям. Но все равно вновь и вновь обжигаюсь, все еще продолжая надеяться, верить в этого человека. Она же моя мама…
– В том, что произошло, нет моей вины! – кричу в ответ, чувствуя, как слезы все-таки падают из глаз и катятся вниз. Неужели она не помнит, как все было? Неужели не понимает меня? Или просто не пытается?