— Прощай, тятя, на рождество приеду! — Девушка крепилась и только потом, когда скрылись родные места, она захватилась платком и задрожала в плаче.
Степа не дождался от Насти обещанного письма и решил, что девушка не приедет учиться, но все же несколько дней подряд выходил встречать ее. Встречал все поезда, вплоть до ночного, а первого сентября решил: не приедет.
Вернулся он в барак после полудня. Там сидела Настя в поясе из дубовых листьев.
— Когда ты приехала?
— Вот недавно, а ты не встретил.
— А ты не написала, я целую неделю ходил встречать.
— Некогда было писать… Я одна, отец дома остался. На вас надеюсь.
Степа ничего не сказал, да и что говорить. Он готов помочь, чем может.
Пришел из цеха отец, и все трое начали обсуждать, где и как устроить девушку.
— Первое время проспишь у нас в бараке, а там каморку подыщем. Не торопись, постепенно все уладится. Был бы человек, место ему завсегда найдется.
Настя и не торопилась и не беспокоилась: она чувствовала себя с Петром и Степой как с родными. По утрам уходила к ближним горам с книжками и там читала. Закончив смену, прибегал к ней Степа и, растянувшись на траве, слушал. Вечером она убегала в школу, на вечернюю смену, парень ходил встречать ее до города. Не торопясь шли в серых сумерках вечера, он нес ее книжки, а девушка говорила о новостях.
Первые дни были полны новым для нее, она встречала их как чудо, провожала с жалостью. То попадалась ей книжка, читая которую, она забывала и город, и себя, и Степу. То знакомилась с товарищами по школе, которые приехали с севера, где ездят на оленях, и с юга, где кони да кумыс. Каждый из них казался ей посланцем от далеких мест, точно он приехал за тем, чтобы рассказать и показаться. Она жадно слушала и глядела, а потом пересказывала Степе.
Долго не замечали они, что и в лес и в город ходит за ними незнакомый парень, поодаль, точно по своему делу.
Однажды Настя уехала на остров среди пруда и читала про Робинзона Крузо. Большой камень загораживал ее от солнца, высокая трава осторожно касалась волос девушки. Солнце припекало голову, всюду лежала тишь, и думалось, что она, Настя, — Робинзон, лежит на необитаемом острове и слушает, как ветер о чем-то разговаривает с вершинами деревьев.
За камнем стоял парень и глядел на девушку. У него была крупная голова, широкие плечи, короткие толстые ноги и длинные ступни. Его широкое лицо улыбалось и губы двигались.
Он стоял тихо, старался дышать совершенно бесшумно. Когда девушка шевелилась, парень прятался за камень; затихала — он поднимался и глядел на нее.
Настя чувствовала какое-то беспокойство, но книжка была так интересна, что ей не хотелось встать и отряхнуться.
Робинзон строил крепость, закладывал выходы в свою пещеру; он ждал, что придут с соседнего острова дикари и нападут на него. Робинзон прислушивался и беспокоился — и девушка прислушалась; она совершенно забыла, что лежит в одном километре от города. Робинзон вышел осмотреть окрестности — вскочила и Настя, чтобы осмотреться.
Девушка была по одну сторону камня, а чужой парень — по другую. Он виновато моргал и краснел, как пойманный вор. Настя почувствовала, как у нее вспыхнули уши.
— Чего тебе здесь надо? — спросила она.
— Хы… — не сказал, а как-то выдохнул парень, и лицо его сделалось глупо блаженным.
— Уходи!
— Не уйду, — сказал он задорно и совсем не как глупенький.
— Я тебе говорю — уходи!
— А вот не уйду!
Девушку рассердило это упрямство, и она погрозилась:
— Я прогоню тебя.
— Прогони, ну прогони!
— И прогоню!
— Посмотрим, кто кого…
Настя начала отламывать большой березовый сук; в это время прибежал Степа, он посмотрел на парня и спросил:
— Настя, а его как зовут?
— Не знаю и спрашивать не стану.
— Ванька Федоров! — визгнул парень.
— Я читала, а он глядел из-за камня. И не уходит, — начала жаловаться девушка.
— Убирайся к черту, — спокойно и тихо сказал Степа.
Ванька Федоров нехотя повернулся, отошел немного и погрозил:
— Я тебе ребра перепробую, защитник!
Он неуклюже и смешно побежал к городу. Степа и Настя пошли туда же.
Ванька Федоров был единственным сыном вдовы Сергеихи. Сама она работала поломойкой при заводской конторе, а сына никуда не могла пристроить.
— Родился бревном, бревном и растет, — говорила мать про Ваньку, — ни прилежности в нем, ни смыслу, башка да лапы.
И действительно, Ванька весь пошел в тело. Из его однолеток ни у кого не было такой большой головы и ног.