Темень. Еремка ничего не видит в бумажке. Мать идет рядом, держась за гриву коня, и рассказывает, что отца взяли на войну, пишет он с дороги, из воинского эшелона.
Еремкина деревня называлась Черные Ключи. Люди жили там не от полей, а от лугов, от сена и сильно страдали из-за реки.
Река капризная, вертлявая, каждую весну в половодье портит луга, то размоет, то забросает песком. В прошлом году закидало песком Еремкину луговину.
Отец просил отвести ему другую, но общество отказало: не оно, мол, виновато, что река сердится. Уехал отец в Сибирь искать место для переселения. Нашел, получил землю, посеял рожь и озимую пшеницу, поставил халупу, а будущей весной думал переселить туда всю семью. И вдруг война. Отца забрали, пишет из воинского поезда. Когда же пожалеет нас нужда, когда пройдет мимо?!
Все горести в Еремкину жизнь, как черствые куски в кошель к нищему. Отца забрали на войну. Дед стал совсем хлипким. Вышел он раз на Черный Ключ поставить морды для рыбы и вернулся раньше времени.
— Сноха, подь сюда! — покликал со двора.
Выбежала Еремкина мать. Дед стоял у крыльца и опирался на батожок.
— Помоги подняться, занемог я.
— Што это, дедушка, ветром прохватило што ль?
— Не-е. Старость. В ноги тягота спустилась.
С той поры дед не выходил уж рыбачить и на крыльцо поднимался с помогой.
С весны еще договорились, что Еремка осенью не будет гонять Лысанку, а пойдет в школу доучиваться. Зарабатывать вместо него будет старшая сестра Маринка, она поступила на завод Люблина перебирать картошку.
И вот на тебе: говорят, что с войной отменили торговлю водкой и завод не будет работать. Маринка побежала в контору разузнать как следует.
Завод был иной, чем прежде. Ворота закрыты, не видно телег с картошкой, не пыхтит паровик, хоть и пора разводить его — народ свободен, и новый картофель выбран с полей. У конторы кучка молодежи встретила Маринку:
— На работу бежишь? Торопись, а то наберут других, не попадешь.
— Слух был — закроют.
— Мы не слыхали. Через неделю пойдем спирт жать, нам уж задаток сунули, теперь вот сговариваемся с девками, кто кого под венец поведет.
— Все шутите.
— Плакать, что ль? Без нас много плачут. Нынче работы не будет: запрет наложен на водку.
— Ой ли! — Маринка побледнела. Не будет у нее ни шубы, ни платьев… А она ведь невеста. — Запрет на водку — правда ли это?
— Не веришь — толкнись сама к управляющему!
Но Маринку не допустили до управляющего: нечего ей там делать.
— Вот читай! — сказал ей писарь и ткнул пальцем в бумажку на двери.
Объявление
Ввиду закрытия завода никакого найма
рабочих производиться не будет.
Управляющий.
— Сам подписал. Довольна?
Маринка повернулась, не присела на крылечко к подружкам — прямо домой.
Бежала лугами и плакала. В тот вечер в Еремкиной избе был общий плач. Мать валялась перед иконой:
— Господи, что с нами делаешь? За что наказуешь?
Маринка за печкой проклинала свою несчастную жизнь. Младшая сестренка Глашка хлипала на полатях, дед жалобно стонал на кутнике. Еремка стоял у дверного косяка и собирал слезы в рукав своего бушлата.
— Мам, мамка, будет, — заговорил он, а у самого в горле валун катается, того и гляди, слезы хлынут, как Черный Ключ, — будет, Маринка, идите, слушайте!
Придвинулись к столу, ждали, что он скажет. Искали спасенья у маленького, худолицего заморыша. От божьего угла, молись хоть до упаду, никакой помоги. Мал Еремка, а не раз уже об этом думал.
— Учиться я не пойду, буду гонять Лысанку. Тятьке письмо напишем, благословит сняться и уехать на новые места, уедем. Халупа там есть и посев. — Поглядел Еремка на старшую сестру, тряхнул головой. — Она хоть красива и ядрена, а с бедностью своей жениха здесь не найдет.
Мать отвернулась, Маринка выпрямилась, схватилась за грудь, ждала еще.
— Слышал я, говорили, что хороша, первая на деревне Маринка, а замуж не надобна никому — бедняжка.
Убежала Маринка за печку, завыла:
— Маменька, зачем обидели, красоту дали при бедности. Уж лучше бы быть мне корявиной да уродиной…
Маринка писала, Еремка помогал ей подыскивать нужные слова, Глашка уставила в письмо свои большие непонимающие глаза.
«Письмо в действующую армию дорогому отцу нашему Петру Василичу Кутышкину. Письмо мы ваше получили и огромадное за него спасибо. А у нас опять несчастье: завод закрыли, и Маринка будет зиму дома сидеть, и девать ее некуда. Я уж учиться не буду, а стану гонять Лысанку у Сазонтова. Сообщаем мы вам, что жизнь наша подошла такая, — хоть в петлю. Сена нынче ничего не накосили, река все песком заполонила. Напиши, любезный наш отец, будет ли твое благословение переехать нам на новое место. С весны поедут суседи, мы бы и пристали к ним. Пропиши подробно, какая там местность, избу нашу у кого спросить, много ли ты сделал посеву и сколько надо денег на дорогу и на подъем и еще не забудь прописать — найдется ли там жених для Маринки. Здесь к нам никто не засылал сватов, а все по бедности нашей. Не будь ее, Маринку с руками бы первейшие женихи оторвали.