— Не заплутаемся? — беспокоилась Матрена.
— Днем-то? — удивился усач.
— Какой тут день? Поглядите, сколько звезд уже высыпало.
— По-нашему, это самый день. Как звезды на небо — мы на ноги, а звезды с неба — мы в постель.
Обоз несколько раз останавливали партизанские часовые. Они появлялись и исчезали незаметно, бесшумно. Сам часовой большой, с виду неуклюжий, в полушубке, в валенках, а отошел на три шага, и не видно его и не слышно.
— Приехали, стой! — неожиданно объявил усач.
Гости оглядывались и ничего не видели, кроме густых елей да кочек, прикрытых снегом.
— Лошади постоят пока, а вы, дорогие гости, пожалуйте за мной в палаты. — Усач нырнул под ветви одной из елок. Дальше оказалось что-то вроде коридорчика: по бокам шершавые стволы деревьев — колонны, а сверху потолок из сучьев. Коридорчик уперся в маленькую дверь. Гости в своих тулупах еле протиснулись в нее. Можно было подумать, что лезут в сырой, темный погреб, очутились же в просторной и уютной комнате, какую найдешь не во всяком деревенском доме. Белые бревенчатые стены, настоящий пол, потолок, печь-чугунка, стол, скамейки. На столе радиоприемник и пачка советских газет. Но вот окна нет нигде. Палата была под землей. Освещала ее партизанская лампа — стакан от снаряда противотанковой пушки, в который был налит бензин с солью и опущен фитиль.
Гостей принял товарищ Илья. Палата была его квартирой, штабом и красным уголком партизанского отряда.
— Да у вас не худо, — сказала Матрена. — Я думала, вы по-цыгански.
— Зачем же по-цыгански, мы у себя дома. И кочевать, цыганить не собираемся. — Товарищ Илья включил радиоприемник. — Пока наши повара то да се, я вас этим угощу.
«Говорит Москва!» — возгласил темный ящик приемника.
И полились знакомые молодецкие песни, с присвистом и выкриками.
Когда ящик умолк, Матрена сказала сдавленным от волнения голосом:
— Москва… Жива наша матушка. Ну, и мы живы будем. Принесли угощение. Товарищ Илья усмехнулся:
— Тут радовать вас нечем. У нас своего ничего, угощаем вашим.
Утром, уезжая, ваничи видели опять только дремучий лес. Странно было думать, что именно тут слушали Москву, читали советские газеты, что рядом, может быть под ногами у них, спрятаны сотни людей с автоматами, гранатами. Но сомневаться было нельзя: видели сами, и от этого еще крепче стала у всех вера в неизбежную победу.
Зиму и весну ваничи прожили спокойно. В день Красной Армии и Первого мая опять ездили в гости к партизанам. А Лешка бывал постоянно. Как-то само собой сделалось так, что он стал связным между ваничами и партизанами. У партизан слушал Москву, читал газеты и передавал новости ваничам. За зиму Лешка научился от партизан стрелять из винтовки и бросать гранаты.
Весной, когда выехали на поля сеять, партизаны дали им вооруженную охрану. Они приняли в эту охрану Лешку. Как мастак лазить по деревьям, он сделался наблюдателем — кукушкой.
Над партизанским районом почти каждый день кружили фашистские самолеты. Интересовали их определенно больше леса, чем населенные пункты. Партизаны постепенно вызнали, что немцы приготовили карательный отряд. Но велик ли он, когда и где ударит, разведать не удавалось. Вокруг непокорного района стояла цепь немецких кордонов. Всех, кто пытался проникнуть за нее, немцы хватали и сажали в тюрьму, а бывало, и вешали.
За кордоном были новые опасности: проверяли документы, требовали пропуска, за каждым человеком следил шпик. Немало уже партизанских разведчиков томилось по тюрьмам, страдало в германской каторге, погибло от пуль, на виселице.
Про разведку говорят, что она глаза и уши армии. Еще важнее разведка для партизан. Она для них — сама жизнь.
Командир партизанской разведки Федор Грачев чувствовал себя как приговоренный к смерти, на которого уже накинута петля. И тогда, в момент отчаяния и напряжения всех сил, ему подумалось, что спасение еще есть. Это слепой Лука. Он пойдет в разведку. Он станет зрением и слухом партизанского отряда.
Слепой разведчик. Немцу не понять, у него ум короче этого.
Грачев оседлал лошадь и через час был уже в Березовом логу. Лука и здесь плел корзины. Грачев не стал кружить вокруг да около, а прямо сказал:
— Лука, хочешь послужить Отчизне?
— Вот служу, как могу. — Лука тряхнул корзинкой.
— А по-другому?
— Было бы по силам.
Когда Грачев рассказал свой план, Лука засмеялся, потом горько вздохнул:
— Мил человек, я ведь по всей правде слеп. Без поводыря только до ветру хожу. Какой же я разведчик?